всякому говну?
—
Ты это о ком? У меня в поселке никого нет, с кем я бы кентовался, — удивился инспектор неподдельно.
—
Мозги у тебя заклинило, старый козел! А Степку, Анькиного сына, запамятовал вконец? Его вчера
с кулаков Сазонова Мишки отнял. Лупил пацана, мог и вовсе душу выбить с него. Вывернул березу прямо с корнем и с ей за мальчонкой. Догнал, но промазал, за загривок прихватил разбойника да как тряхнул! Он чуть зубами не подавился. Пошвырял хорька, как мне хотелось, пока он не обделался по уши, и на кочку бросил, велел сказывать, за что Степку забижал прохвост окаянный! Он и затарахтел, что поставил сетку на рыбу, сам отлучился ненадолго, а когда воротился, застал Степку на своей сетке, тот из ей рыбу для себя воровал. Пяток кетин уже в мешке засунутыми были. Ну, тот полудурок прихватил мальца за горло прямо в реке. И придушил бы, но поскользнулся, упал. Степка, пока тот на ноги встал, уже на берег выскочил. А Мишка, змей проклятый, за им. И не случись меня на тот момент, забил бы насмерть, окаянный!
—
Ты сетку у него забрал?
—
Спрашиваешь! Само собой! Нешто оставил бы ее душегубу? Упредил, что до тебя доведу его шкоду, а ты не простишь его!
—
Это точно! Много он наловил?
—
Кто знает! Дома не глядел, а вот за палаткой большая куча рыбы была, но уже с душком. Оттого Степка не взял оттуда. Да и выпотрошенная вся, на икру ловил. Видать, на зиму свое взял! Сам знаешь, у Сазоновых семья огромадная! Им все мало. Гребут под себя, что попадет. Ничем не требуют. Сам на стройке в каменщиках. Так у него цемента больше, чем на складе! И кирпича наворовал столько, что дом спокойно выложит. Ну, да это хрен с ним, не мое не жалко, а вот Степку… За что ты его позабыл? — глянул на Гошку из-под бровей.
—
Сам понимаешь, мать у него — одиночка. Я всего-то несколько раз их навестил, а поселковые уже окрутили нас. Я ж без задумок, просто так заходил. Вот и посуди, зачем нам лишние брехи?
—
Ты не виляй! Я ить сам мужик! Просто так заходил… Ты чего из меня придурка лепишь? Это
снеговику болтай, у него едино мозгов нету! Мужики к бабам не появляются просто так, а лишь с умыслом, с прицелом. Оно, конечно, случается промах, — но это только от тебя зависит!
—
Чего ты меня сватаешь? Не хочу я Аньку, не лежит к ней душа! Отворотило. Лучше один буду жить, как теперь дышу.
—
А зачем? Ты приглядись к ей. Она душевная, только малость подморожена. И Степка теплый пацан. Как услыхал про тебя, аж просиял насквозь. Про битье запамятовал. Про тебя спрашивал. Хотел я его: с собой взять, да он боится, что мать осерчает. Не дозволяет она сыну виснуть на тебе. Ругает и совестит, мол, не позорь ни нас, ни его. Но, главное, что уж очень тянет к тебе мальчонку, свидеться хочет. Пощадил бы его. Ведь вот оба они рыбу любят, а просить не насмелились. Своей сетки у них нет, да и поставить ее не решились бы. Тебя боятся. Ты ж ментам дозволил ловить, а эти еще и не попробовали рыбы. Ведь кто о них вспомянет и позаботится?
—
Ладно, навещу их, — пообещал скупо.
Вечером, подъезжая к поселку, Корнеев оставил лодку неподалеку от дома Анны. Едва вышел на бере
г,
увидел мчащегося к нему со всех ног Степку,
—
Дядь Гош, к нам идете?
—
Куда ж еще? Понятное дело! Я тебе рыбы привез. Она под брезентом. Чуть стемнеет, перенесем; в дом, а то соседи снова трепаться начнут, — сдвинул брови мужик и спросил, — мать дома?
—
Конечно! Она вперед меня вас увидела и мне сказала. Я думал, мимо промчите, как всегда, — со- пнул мальчишка носом и, шагая рядом, похвалился, — а у меня теперь друг есть!
—
Я и не думал, что так скоро меня заменят в этом доме, — остановился Гоша в нерешительности.
—
Вон он бежит! Хвостом метет как веником! — указал Степка на пса, мчавшегося к ним от дома. Он прыгнул на грудь мальчишке, заодно лизал Гошкины руки, радостно визжал.
—
Ну, и ты признал, — гладил пса поселенец.
—
Как зовут его? — спросил у мальчишки.
—
Дружок!
—
А он лодку сможет постремачить? А то рыбу украсть могут.
—
Понятное дело, конечно, посторожит. Он умный, все понимает, — отвел Степан пса в лодку, велел сторожить.
Дружок устроился на брезенте, не подавая голоса.
Гоша поднялся к дому. Анна встретила его во дворе, улыбнулась приветливо:
—
Каким ветром к нам занесло?
—
Рыбы привез. На первый случай немного, но, сама понимаешь, не хочу, чтоб соседи увидели и трепались об нас.
—
А как увидят? Я сегодня и засолю, разом уложу в бочку. Кто заметит? Бочка в сарае стоит. Туда никто чужой не войдет, — ответила Анна. — Пошли в дом, — предложила тихо.
—
Степ, расскажи мне, что случилось у тебя с Мишкой Захаровым? — попросил Гоша.
Пацан ерзнул на стуле, с опаской покосился на мать. Та удивленно посмотрела на сына.
—
Колись, кент! — потребовал Гошка.
—
Он к мамке приставал. В сарай пришел, а тут я… Ну и прогнали его вдвоем, — ответил мальчишка, краснея.
—
Зачем рыбу из его сетей тыздил?
—
А как еще мог? Мне тоже обидно за мамку! Ладно б, молча приставал, а то говорит ей: «Ну, давай, вдовая кляча, осчастливлю тебя, пока охота имеется. Не то до конца веку больше мужика не познаешь. Я тебе, считай, что подарком с неба свалился. Можно сказать, еще горячий! Радуйся, дура, и не мешкай!». Мамка его враз лопатой по башке огрела. Дядька Мишка удержался и не упал, даже не пошатнулся.
Наоборот, кинулся на мамку, давай с нее юбку рвать. Тут я подоспел. Взял засов сарайный, как вмазал г спине со всей силы. Он аж глаза закатил и свалил с мамки на пол. Я его тетку позвал, чтоб забрала он свое чмо. Мамка ей все рассказала. Ох и врубил она своему дядь Мише! Гнала его палкой до самого дома и все грозилась вырвать то, что меж ног гори Он падал, она еще сильней колотила. Все поселковые видели и узнали, за что его жена отвалтузила Теперь никогда не очистится. Люди до упаду хохота ли над ним. А когда у него все зажило, и мозги опят на место вскочили, шел он мимо нашего дома, увидел меня и пригрозил, что не только яйцы оторвет^ а и башку скрутит. Я и ответил, мол, к твоей жене не лез, не за что мне грозить. У него глаза стали шире тазиков. Он как заорет: «Ты? К моей жене? Ишь, блоха кастрированная! Сушеный катях! Вначале человеком, мужиком стань, а уж потом про баб гундось!». Обозвал он меня по-всякому! Ни за что! Вот и захотелось отплатить за все, но не получилось. Поймал меня. Зато лесник Егор так отметелил Мишку, что тот домой на четвереньках пополз. И плакал. Не столько от боли, сколько сеть жалко стало. Она хоть и не последняя, зато новая была. Теперь Мишка решил лесника сжечь. Как зашел в свой двор, кулаком начал грозить и заорал: «Спалю тебя середь ночи, лешак облезлый!». Предупредить его надо! — икнул Степка.
Вы читаете Дикая стая
