Белой, ровно неделю назад. Солили без тузлука, в дубовой бочке. Ну, что не так определил? Могу добавить к тому, что эта пятая партия рыбы, которую коптите в нынешнем году.
—
Во пройдоха! Он все это время следил за нами с кустов! — не выдержала бабка.
—
Откуда знаешь? — удивился Михаил.
—
Это моя работа! — отозвался Корнеев.
—
Давай выпьем за нее! — предложили хозяева.
—
Не могу! Я на работе, времени маловато, — отодвинул налитый доверху стакан. — Давайте сюда, хозяева! Не стесняйтесь! Составим акт на браконьерство и тихо расстанемся. Я передам акт куда положено, и дальше с вами займутся другие!
—
Зачем акт?
—
Давай поговорим! Мы что, не люди, не можем найти общий язык? — подошел к Гоше Михаил, сунул ему в карман деньги. — Думаю, останешься доволен. Не будешь обижаться на нас, — сказал улыбаясь.
—
Ты что? Взятку мне дал? Ну знаешь, это уж круто! Два года — за рыбу, десять — за взятку! Однако много получается. Осилишь ли столько на зоне отсидеть?
—
Шутишь? Кто от «бабок» откажется? Бери, пока даем. И расскочимся, забыв друг друга. Тебе что, рыбы жаль? Она не твоя. Ее много, на всех хватит! Не жмись, покуда самого не зажали!
—
Вы мне грозите?
—
А что ты базарил бы, окажись в наших штанах? — ухмылялись Сазоновы.
—
Свои имею. Какие есть, потому чужие не ношу и не примеряю! Давайте сюда сыпьте! — достал бланк.
Братья и старуха переглянулись:
—
Ты че, Гоша? Всерьез? Иль на лугу берешь? Мы свои, давай обнюхаемся! Чем хуже всех, кого отпускал с рыбой? Мы тоже поселковые, коренные, а вот ты у нас новый! Мы здесь — свои, а ты — чужой. Одумайся, пока не поздно. Тебя тут ни оплакать, ни похоронить некому. На кого наезжаешь и поднимаешь хвост? Тебе нужны враги в поселке? Нерест рыбы закончится осенью, а жизнь дальше пойдет. Как тебе в ней задышится?
—
Что обо мне базарите? О себе печальтесь. Ведь место жительства вам менять придется. Слово даю,
зоны не минете! Уж я к тому все силы приложу! — вспомнились Степка и Анна.
—
За что? — удивились Сазоновы.
—
За все! — еле сдержался, чтоб не выпалить, начал писать акт.
—
Сволочь! К нему как к человеку, а он хуже волчка! Все на горло прыгнуть норовит! — услышал злой голос бабки Сазоновой, стоявшей совсем близко.
—
Инспектор краем глаза увидел, что оба брата ушли в дом.
«Конечно, акт подписать они откажутся. Ну что ж, обойдемся и так! Но в милицию звонить придется. Пусть хоть опера приедут Все официальные люди^ подтвердят, без них этим актом хоть подотрись», — достал сотовый телефон, поговорил с дежурным. Тот: пообещал прислать ребят.
—
Заходи в дом, здесь поговорим! — внезапно открылась форточка в окне.
—
Пообедаем вместе! — звали хозяева.
Они посчитали, что раз поселенец не уходит со двора, значит, он чего-то ждет. А что может ждать мужик, один во дворе, да еще в пасмурную погоду, когда вот-вот начнет темнеть? Над ответом долго не думали — фантазии не хватило. Примерили решение на себя. Когда инспектор отказался войти в дом, удивились. Закрыли форточку, а Гошка все равно не уходит. Сидит пугалом во дворе. И сколько еще торчать там будет? Уже все собаки с ним освоились, забыли страх, вылезли из укрытий. Обнюхали поселенца, чешутся рядом, виляют хвостами, прогонять его не думают.
Время шло, Гоша ждал оперативников, а Сазоновы потеряли терпение: Выпив по стакану водки, решили выкинуть инспектора и вывалили из дома:
—
Че сидишь как чирей на жопе? Прирос иль примерз, иль в стремачи клеишься? Так у нас псов прорва! Вали отсюда! — хотели взять за шиворот, но — не обломилось.
Гоша раскидал обоих.
—
Слышь, хмырь, отвали! — требовали хозяева.
Но Корнеев словно оглох.
—
Да я ж тебя в пыль сотру! — сорвал запор с ворот Мишка, но сам не удержался на ногах, упал посреди двора.
А тут старший брат налетел со спины, но Гоша увидел, увернулся. Тогда Мишка вскочил в дом и вышел на крыльцо уже с карабином:
—
Линяй, козел, не то унесут тебя отсюдова вперед ногами! — взял карабин на плечо.
—
Слышь, Мишка, я ведь тоже умею стрелять. Поверь, не опоздаю и не промажу. Урою всех как рыжих тараканов. Слышь иль нет? — Гоша медленно достал пистолет, положил на колено.
Михаила шатало. Старший его брат тем временем возился в коптильне и не видел, что происходило во дворе.
—
Пиздуй отсюда! Считаю до трех! — крикнул Мишка, прицелившись Гошке в голову.
Он еще не успел нажать на спусковой крючок,
как
грянул выстрел.
Мишка мигом свалился на крыльцо, выронил карабин, заорал, заскрипел зубами, схватился за колено. По брюкам потекла кровь.
—
Ты что? Убил братуху? Да я тебя живьем урою, зэковский отброс, шакал вонючий! Стрелять в моем доме, в хозяев? Кто ты такой? Черт проклятый! Пи- дер! Жополиз! Я из тебя состряпаю котлету псам на ужин! — схватился за топор и только замахнулся, тут же отлетел к стене сарая, гулко ударившись головой и спиной, изо рта хлестала кровь.
И этот упал на землю, выплюнув несколько зубов. Удар Гоши пришелся ему в подбородок, и мигом глаза его увидели темную глухую ночь. Встать он не мог. Во дворе, кроме Гошки, осталась бабка вместе со сворой воющих и лающих собак, круживших вокруг поселенца. Подойти к нему они не решались, им было страшно.
На весь двор блажила старуха. Заламывала руки, звала на помощь соседей и прохожих, но никто не свернул к дому и не оглянулся.
Бабка в отчаянии схватилась за метлу, чтобы прогнать незваного гостя, но в это время к воротам дома подъехала милицейская машина. Из нее выскочили; оперативники.
Через десяток минут обоих братьев вместе со старухой доставили в отделение.
—
Я не хотел стрелять в него, но Мишка вынудил, — рассказывал Гошка Анне о случившемся.
Он поискал глазами Степку. Того не было в доме.
Анна вышла во двор, но вскоре вернулась и сказала:
—
Сынок время не терял: всю рыбу перенес в сарай и теперь разделывает ее.
Вы читаете Дикая стая
