гавкался с ними цельными днями. Холуями звал безмозглыми. За то и выкинули. Характерами не сшелся с ими. Но ништяк! Схватятся! Допрет и до их! А что до выжить, скажу тебе по совести: краше корку хлеба грызть, но свою! Не на паперти поданное из милостев! Нынче вся Россия побирушкой сделалась. У своих ворогов жратву просит и в долг — на жизнь. Когда такое было? Ответствуй мне!
— Я в политике тупой! — отмахнулся Кузьма от старика.
— При чем политика? Еще недавно все работали! Все имели! Нынче — ни хрена! Из тыщи мужиков — один трудяга. Другие — глянь! То новые русские, то рэкет, то киллеры, то бизнесмены, то налоговая, то полиция, то депутат! А вкалывать кто? Ту банду бездельников кормить надо! А чем? Вот и просим взаймы. Ты видел, в газете пропечатали, какую получку президенту дают за год? Я за всю жизнь столько не заработал вместе с фронтовыми! — трясло Петра.
— Я чужих денег не считаю. От такого сплошные хвори, — не поддержал Кузьма разговора.
— Да не в получке соль! Порядка нет! Вот оттого все кверху килем повернулось. Вся Россия оверкиль сыграла!
— Будет вам отпевать всех скопом! У вас не состоялось — другие живут!
— Э-э, милок! А знаешь, в наше время не было бездомных стариков и детей. Не уходили деды от внуков в приюты да в богадельни. В домах и квартирах со своими семьями жили. Нынче — нет. А это про многое говорит. Пусть не все гладко шло, но цены при Сталине снижались. А нынче? Не успеешь проснуться, пенсии уже на хлеб не хватает! И это нам — фронтовикам! Об детях молчу! Вместе со старухами на помойках кормятся! Такого даже в войну не знавали…
— Ну, вашим хватало! — оборвал Кузьма.
— Не вся сытость в пузе. Не им единым живы! Вот когда голову потеряем, тогда согласимся с тем. Но ить было у нас свое прошлое. В ем совесть считалась главной… Нынче о том запамятовали…
Кузьма помог расставить койки. Разговор со стариками ему порядком надоел. Он с радостью закрыл за собой двери, решив никогда не заглядывать сюда.
— Кузьма! А я тебя по всем этажам разыскиваю. Внук твой приехал. Нашел. Ушлый мальчонка. Просил тебе записку передать. Вот возьми! — протянул Яков маленький листок бумаги.
«Отец! Крепись! Не стало матери! Она умерла. Приезжай проводить ее в последний путь. Так надо. Может, это общее горе помирит всех нас. Егор».
«Почему надо случиться беде, чтобы люди опомнились? — думал Кузьма уже в автобусе. Он чувствовал себя основным виновником случившегося. — Сам дурак, что не сумел в доме стать хозяином. Свалил все на бабу! Она и повела всех по-своему. Не разумом, по выгоде, где легче. Ведь вот были у детей каникулы. Пошто с собой в деревню не брал, к дедам, к делу приноравливать? Все в лагеря, на отдых. А на что он им сдался? Где перетрудились? От чего устали? Себе забот не хотел! Их харчить, обстирывать, да и догляд был нужен. Не схотел мороки! Сбыл с рук. Вот и получил бездельных! Кого винить в том? А Настасья? С этой того хлеще! Случалось, за цельную неделю словом не перекидывались. Ить сколь советов просила. Что отсоветовал: «Решай сама!» Вот и перестала спрашивать. Управлялась как могла. Одними деньгами и подарками семью не удержать. Душа надобна! Тепло! Его и не было. Теперь разве воротишь? Сколь годов минуло?» — качал головой, соглашаясь с собственными горестными мыслями.
Нет, никто, кроме Ольги, не плакал около гроба. Да и та, едва вошел Максим, слезы поспешно вытерла. Зять, посмотрев на Настю, обронил мимоходом:
— Ну наконец-то! Свалила от нас!
Егор глянул на Максима зло:
— Попридержи язык, баламут!
— Да пошел ты! — услышал в ответ насмешливое.
Подойдя к Ольге, сказал:
— Я с дочкой помотаюсь по городу. Зашибу на ужин. А вечером приеду за тобой! Лады?
Дочь кивнула головой согласно. Максим тут же покинул дом.
Андрей сидел в темном углу комнаты. Один. Нина не захотела прийти. И сын, как забытый сосед, сидел поодаль от гроба матери, не желая или не решаясь приблизиться.
Лишь Егор с Зиной громко переговаривались, не обращая внимания ни на кого.
— Ты проследи, чтоб соседи жратву не потянули со стола. Не оставляй одних. А то придется потом все заново покупать, — предупредил Егор.
— Я подругу там посадила дежурить. Она присмотрит, не даст украсть.
«Ну и дела! Матери не стало, а они об жратве тревожатся», — поморщился Кузьма невольно.
— Андрюха! Ты купил венок для могилы от себя и Нинки? — спросил Егор.
— Я же дал тебе деньги на венок!
— Так это на общий! А от каждого?
— Нет! Не смогу! Не получится…
— И тут зажал? — усмехнулся Егор.
— Кончай базар! Вы тут для чего? — подал голос Кузьма.
— Понимаем зачем! А вот ты не врубился! Иль тоже денег нет? Все расходы на меня взвалили! А я вам что — Центробанк? — не мог сдержаться Егор.
Кузьма полез в карман. Достал деньги. И, передавая Егору, потребовал:
— Чтоб завтра в доме ни одного квартиранта не было! Иначе не только их, тебя следом выкину! Понял?
— Помолчите! Мать в гробу! — напомнила Ольга. Но поздно. Егор, опомнившись, пришел в ярость:
— Меня вышвырнуть не обломится! Я тут прописан! А ты — нет! Я мать и лечил, и кормил. Ты — иждивенствовал! Кого вышвыривать надо? Ты даже похороны не делал. Лишь на венок у тебя взял. А и кому он нужен? — бросил деньги Кузьме на колени.
— Засранец! А ну выдь отсель! Я покажу тебе, кто тут хозяин! — встал и пошел на сына буром. Глаза кровью налились.
— С ума сошли! Дождитесь, когда чужие из дома уйдут, а мать будет на кладбище. Постыдитесь! — попытался вмешаться Андрей. Но Кузьма уже ухватил за грудки Егора. Тряхнул. Вдавил в стену:
— Пащенок! Гнида сушеная! Ты со мной пасть отворил?! Зубы вышибу! — дал оплеуху. И отвернулся.
— Свинья немытая! — услышал вслед.
Кузьма резко повернулся к сыну:
— После поминок чтоб духу твоего тут не было!
— Это мы посмотрим, — усмехнулся в ответ Егор.
— Остановитесь! Внизу каждое ваше слово слышно! — вошла Зинаида и добавила: — Всю ночь не спал. Иди отдохни. Ведь устал. Мы сами побудем. Тебе нельзя раздражаться! — вывела мужа.
Оставшись с Андреем и Ольгой, Кузьма вздохнул свободнее.
— Расскажите, как вам можется? — попросил детей тихо, словно боясь разбудить покойную.
— У нас все нормально. Со свекром и свекровью лажу. Максим успокоился. Заботливым стал. Мы из- за матери спорили. Что делать? Недолюбливал ее муж. Не признавал. Когда к ним ушла, все само собой определилось. Максим велел с работы уйти, дочкой заняться. Оно и правильней. Зарплата моя — двести рублей, а за садик — почти миллион. Какой смысл в такой работе? Взяла троих ребят, к школе готовлю. За месяц кругло получаю, не выходя из дома. Так это начало! — успокоила дочь.
— А нам с Ниной недавно повезло. В фирму устроились по специальностям. Уже два месяца не халтурим. И пока заработок держится. Квартиру обещают дать. Двухкомнатную, свою. Скорее бы! Нинка моя только этим и живет. Сколько раз обещали, а все мимо. Теперь уж не должно сорваться.
— А я в стардоме! — выпалил Кузьма.
— Зачем? Давай к нам!
— Почему? Ко мне! — округлились глаза Ольги.
— Я там столярничаю и живу! — успокоил Кузьма детей.
— Пап! Ты что, всерьез сказал или попугал Егора? — спросил Андрей.
— Хотел «на пугу» взять. Но теперь без шуток взяться надо! Оборзел щенок! Либо зубы вышибу, либо под задницу пинком! Дарма не спущу хаму!
