—
Макарыча есть за что любить! Он не умеет хлюпать, болеть! Всегда мужиком жил.
—
Послушай, Николай! Я Макарыча знаю не меньше, чем ты! Не первый год. Во всяких ситуациях его видел. Ты не совсем прав. И его доставала жизнь за самую печенку. Когда не до смеха было, — закурил Женька и продолжил: — В Иваново мы с ним поехали. За товаром. Тогда он только начинал разворачиваться. Ну и кончался соляр. Срочно понадобилась заправка. Вокруг одни деревни. Солярки на один бздех. Остановились, чтоб у кого-то стрельнуть горючки. Макарыч сам вышел. И вдруг слышит, в кустах ребенок плачет. Подошел. Глядь, девчонка лет семи. Дочерна избитая. Полуголая, босая, свернулась в клубок и воет в голос. Дрожит собачонкой. Оно и понятно. Конец октября. А на ней, кроме резинки от трусишек, нет ни хрена. Поднял ее с земли, спросил, чья она и откуда. Та ответила, что уже ничья. Отец из дома прогнал взашей. Обещал, если она воротится, бомжам за бутылку отдать. Но и те отказались. Вот и посуди сам, что делать? Гибнет дитя ни за что! Макарыч велел показать отца. Девчонка воем зашлась и говорит: «Дяденька! Давайте я на дорогу лягу, а вы по мне проедете. Никто вас за меня ругать не станет. Искать не будут. И я вам спасибо скажу. Чем каждый день так помирать, лучше сразу. А к папке не надо. Ему и без меня плохо. Я за него на небе Боженьке помолюсь, чтоб помог».
Макарычу аж не по себе стало. Кой смех, зубами заскрипел. Девку на руки. Велел отца указать. Пришли. А он бухой! Лыка не вяжет. Ужрался до свинячьего визга. Весь в блевотине. В комнатухе хуже, чем в свинарнике.
Ну Макарыч и спросил:
«Где жена твоя? Мать дочери?»
Мужик глаза вылупил, сообразить не мог, чего от него хотят? Макарыча зло разобрало. Тряхнул мудака. Тот врубился, ответил, что жена померла три года назад. Пока она жила, все было кайфово. Он раб
о
тал. А померла, ни до чего и ему. Запил. С работы выперли. Жрать стало не на что самому. Выпить иногда дают бомжи, когда приходят к нему погреться или с бабой переспать.
«Ты, падла, дочь живьем урываешь! За что? Сам откинься, она жить должна!» — врубил ему Макарыч.
«Не нужна она мне. Одна морока от нее! Чем кормить, во что одеть? Самому дышать невмоготу! Коль жалостливый, гони бутылку и забирай ее с потрохами. Все равно растить не стану, прогоню!»
«А за что бутылку хочешь?»
«Метрику отдам. И пальто ее. Я его за пол-литру спокойно загоню!»
Отмудохал его Макарыч классно! Забрал метрику и пальто. Сам девку на руки и в кабину с ней. Лицо аж черное. А что делать с ней станешь, куда денешь девчонку? Он сидит, сцепив руки и зубы. Слова сказать не может. Ну, остановили мы двоих водителей. Купили солярки и покатили дальше. Девчонка на руках Макарыча сидит, хлеб с колбасой уплетает. Прямо со шкуркой. Аж зубы стучат от голода. Доехали до Иванова, Макарыч — в магазин. Одел, обул ребенка. Велел мне ехать на окраину. Там его знакомая жила. Когда-то еще по молодости в барухах промышляла, а тут по возрасту в тираж вышла, успокоилась. Взяла она девчонку. Макарыч ей деньги посылал на воспитание. Девка росла. Пошла в школу. Макарыч пусть не часто, но навещал ее. Радовался. Умной, послушной, красивой стала. Нынче ей уже семнадцать. Школу закончила. Макарыч ее хотел на врача учить, а она отказалась. Запросилась на преподавателя английского языка. Пришлось Макарычу раскошелиться. Отправил учиться за границу. На целых три года. Из сопливой девчонки человека сделал. И она, вот смех, Макарыча отцом, а баруху матерью считает.
Своих перезабыла на хрен. А Макарыч к той барухе даже по бухой клины не бил, еще по молодости. Но девка этого не знает. Короче, за эти годы родной ее отец давно умер. А эти двое вырастили человека. Я ее летом видел. Не поверил глазам. Да и ты бы офонарел! Ведь вот знаю, что чужая она Макарычу. Но будто кто подшутил, лицом — копия Макарыча! Его взгляд, губы, нос. Даже брови тоже срослись на переносице. И ростом его догоняет. А Макарыч, как вспомнит ее отца, аж зеленеет весь! Вот тут бы глянул на него! Жуть! Мороз по шкуре дерет!
—
Ну так что? Заедем к Варваре? — напомнил Евгений вечером в гостинице, перед тем как ложиться спать.
—
Посмотрим! Перед дорогой не хочу загадывать. А то знаешь, как случается, задумаешь одно, получается другое! — отмахнулся Николай.
Зазвонил телефон. Евгений, удивленно пожав плечами, поднял трубку, спросил:
—
Вам кого?
—
Девочку хотите? — послышалось в ответ.
—
Какую? — не понял человек.
Любую. От тринадцати до восемнадцати!
—
А под шестьдесят имеются? — дошло до му
жика.
—
Ты что? Мазохист?
—
Чего? Это что?
—
Извращенец, что ли? В таком возрасте не блядуют. И мы не держим плесень. У нас первосортные, люксовые метелки. Ну что? Прислать?
—
Не надо! — покраснел Евгений.
На том конце провода кто-то грязно выругался, пожалев о времени, потраченном на разговор.
Мужики переглянулись. Выключили телефон. Не до развлечений. Завтра утром снова в путь. Каким он будет, заранее не знал никто.
Мчит машина по шоссе. Вон уж и березы готовы распуститься. Несмелые подснежники рассыпались по лужайкам. Новые коряги и те мхом прикрылись. Все ж весна… Всяк принарядиться хочет, прикрыть старость и убожество.
Ох, как хочется Николаю пройтись вон той звонкой березовой рощицей, раскинув бездумно руки, подышать свежестью, первым теплом весны. Но надо спешить.
Варвара… Как-то встретит она его? Узнает ли? А может, нашла уже себе через газету какого-нибудь старика, да и коротает с ним? Может, давно забыла его? Ерзает на сиденье человек.
Вот и Смоленская область. Знакомые места. Леса и озера, реки и поля… Как давно он не был здесь, как соскучился, исстрадался. Как давно стремился сюда.
«А может, снова опоздал? Может, напрасно едем? — кольнуло сомнение. — Ведь я неудачник! Так считала Арпик. Может, она права? Может, суждено мне сдохнуть где-нибудь в дороге, на обочине или в канаве? Но не в доме. Бродяге не повезет даже умереть по-человечески. Обязательно разделю собачью участь», — вздыхает человек трудно.
—
Только ты в этот раз насовсем не прикипайся у нее! Давай уж вместе, целым экипажем, через три месяца уйдем в запас. Это недолго! Потерпи! — уговаривает Женька заранее.
—
Тормозни возле магазина! — просит Николай и, соскочив с подножки, торопится купить гостинцы Любке и Ленке. Набрал им конфет. Варваре теплую кофту, Стешке, — яркий платок. Взгляд остановился на телевизоре. Импортный. Дороговато стоит. Зато девчонки завизжат от радости. Их от него за уши не оттащить. Да и Варвара со Стешкой кино посмотрят. Сядут вечером всей семьей, вспомнят и его добрым словом.
«Да и зачем деньги копить? Сколько ни собирай, больше, чем на похороны, не потребуется. Квартира не нужна. Дом и подавно! А на что их собирать? Отнимут рэкетиры все, если
Вы читаете Подкидыш
