Полет над пропастью

—

Из начальства?

—

Не знаю. Вроде, на таможне работает. А кем, не спрашивала его.

—

Где ж ты с ним болталась дотемна?

—

В парке просидели на скамье. О дочке с зятем говорили. Он как и ты советует мне не доверять и оглядеться. О себе подумать, о своем будущем. Даже страшно становится, неужели они, свои, родные, обманули меня? Выходит, я и впрямь дура, если так случилось, что даже дочь променяла меня на мужика и перешагнула еще живую!

—

Варь, не реви! У меня не легче. Тебя дочь, меня все мои бросили. И тоже ни за хрен собачий из квартиры выкинули. Видишь ли, мне нельзя доверять воспитание внуков. Я невоспитанная, матерюсь, а как тут еще заговоришь, коль нормальные слова не доходят до отморозков? Каждый день с ними гавкалась. А как иначе? Собрались невестки на работу. У одной юбка заканчивалась на поясе. Из кофты, как глянула, разом окосела! Сиськи сами по себе наруже гуляют. Пупок как шиш, и в нем иголка с бусиной торчит. На голове всамделишное курячье гнездо! Пока ее в матюгах изваляла, вторая дура возникла из спальни. Я глянула, еле на ногах устояла! Жуть! Мне, уж на что в своей общаге всякого насмотрелась, а и то худо сделалось! Жопа в джинсах так затянута, что не бзднуть, не вздохнуть. На плечах какие-то тесемки с кисточками, как у дикаря. А и все наруже. Рожа так намалевана, что моя болонка Юлька глянула на нее и взвыла со страха. Спряталась под койку, до вечера дрожала. Только ночью успокоилась. Ну так вот, стала невесток срамить, пугалами назвала. А они меня в ответ старой мартышкой обозвали! Нет, ты представляешь, эти две кикиморы, бритые мандавошки, на меня хвосты подняли! Ну, они схлопотали в тот день! Я ихние биографии часа два всему дому кричала, в каждой квартире пятиэтажки жильцы все доподлинно слышали. Я их высрамила на целую улицу. Прямо с балкона орала им вслед чистую правду про двух сученок, какие внаглую повисли на моих ребят. А они, две задрыги, нарожали детей, прописали их, а меня выселили за невозможностью совместного проживания. Ну я не пропала и на улице не канала. Ушла я к Юрию Алексеевичу. Хороший был человек. Дом у него громадный, я и нынче в нем живу.

—

А сам хозяин где? — перебила Варя.

—

Умер, царствие ему небесное! С чердака спускался по лестнице, упал с нее, позвоночник хрястнул, и все на том. Жаль его, хороший человек был.

—

Как же к нему ушла, иль знакомы были?

—

Конечно, сколько мы с ним тайно встречались! Еще его Клавдия была жива, она от рака умерла. Считай, три года человека мучила, от себя на шаг не отпускала.

—

А дети у них имелись?

—

Этим Бог обделил. Не рожала она.

—

Как же теперь ваши дети? Наверно, сразу к вам пришли, прощенья просили?

—

Ты это о ком? О моих недоносках? Они никогда не умели прощенье просить. Если б это были люди!

—

Неужели не приходят к вам?

—

Поначалу, когда хозяина похоронили, сыновья сами возникли. На дом враз позавидовали. И предложили вернуться в квартиру, а им дом отписать. Я и отмерила обоим по самое плечо.

—

Сколько ж жили вы с тем человеком, с хозяином дома?

—

Двенадцать лет. Вот уж про кого как ни тужься, плохого слова не скажешь, — обронила слезу Людмила:

—

Он же с чердака с соседкой спускался. Уж чего поторопился, не знаю. Видать, надоела она ему за ночь. Бабе хоть бы что, а он вот помер. Не зря говорят, что Бог шельму метит. Но во всем другом худого слова не скажешь. Хотя половина детей нашей улицы на него лицом похожие. Почти все Куприяновской породы.

—

А почему именно тебя принял?

—

Я и не спрашивая согласья к нему заявилась. Куда деваться было. Невмоготу стало ждать, покуда сам позовет. Вот и ввалилась с узлами и слезами. Он пожалел и оставил. Со дня смерти Клавдии второй год пошел. Ну, я ж не дура пальцем деланная. Ублажаю, ласкаю его и все уговариваю записаться и прописать меня. Так целых три года раздумывал, все мучил. Я все терпела и ждала. И уломала. Уж когда стала законной хозяйкой, перестала ходить перед ним на цыпочках. Потребовала к себе уваженье. То как иначе?

—

Давно он умер?

—

Кто?

—

Мужик!

—

Какой? У

меня

их пятеро было!

—

Я про хозяина дома! — рассмеялась Варвара невольно.

—

Тот барбос уже третий год в земле лежит. Я после него вскоре нового хозяина привела. Ну, деловой хмырь! Считал, что если он в постели на что-то гожий, баба его содержать должна! Ну так-то вот и валяется в постели целыми днями. Ждет, когда ему в койку подам пожрать. Первое время терпела сквозь зубы. Потом надоело, а чем я хуже его? И завалилась рядом. Он покрутился и спрашивает:

—

Когда жрать будем?

—

Я ответила, мол, встань и приготовь. А он как встал, так и ушел насовсем, пошел искать другую дуру.

—

И нашел?

—

А кто его знает? Но не вернулся, значит, где-то застрял. Ну, я недолго была одна и вскоре другого зацепила! Много старше, зато редкий трудяга. Минуты без дела не сидел. Ну так за день выматывался этот мухомор, что домой уже на карачках возвращался.

—

Пьяный, что ли?

—

Ну, конечно!

—

А говоришь, трудягой был! — не поняла Варя.

—

Его ж мужики даром не поили. Заставляли задницей гвозди выдирать из стенки. Короче, аттракцион устраивал в пивнушке. Народу собиралась тьма, чтоб на цирк посмотреть. Хозяин доволен, у него выручка отменная. А мне никакого навара с того представленья. Ни денег, ни единого гвоздя не принес из-за какого жопу рвал. Я, честно говоря, даже не знала, где и кем он работает. Это уже потом до меня дошло, и я все своими глазами увидела. Ну, уж тут меня достало, я родной гвоздь, что меж ног, чуть с корнем у него не вырвала. Во, придумал, козел, как выпивон с алкашей выколачивать! Ох, и подналадила его! Он, мышонок неподмытый, так и стреканул на четвереньках с крыльца, когда увидел в моих руках коромысло. Я его до самой пивнушки гнала, а уж там этот огрызок алкаши защитили, отняли у меня, а саму коленом под задницу и обратно домой отправили, чтоб потехе не мешала.

—

Он последним был?

—

Кой там? Последние на погосте, а мы покуда живые, — рассмеялась комендантша:

—

Как же ты, не узнав, принимала в дом тех мужиков? — спросила Варя.

—

Вот так же, как ты на зяте погорела! Все они поначалу в ноги стелются, несчастными выставляются. А как поживешь, задохнешься от козлов! Ну ладно эти двое! Я от них быстро отделалась. Но вот средний— третий, ну и говно попался, хуже некуда. С кулаками ко мне примеряться стал.

—

А за что?

—

Ну, получку должен мужик приносить в дом. Этот за четыре месяца ни копейки не дал. Я потребовала, он мне по морде. Ну, блин, такое не стерпела. Тут как раз утюг под руку попал. Горячий, как сама на тот момент. Вот и приложила его к голой спине сожителя. У него глаза через рога чуть ни вывалили. Повернулся, чтоб меня поддеть, а я ему утюг к пузу…

—

Он хоть жив остался?