Полет над пропастью

я всегда рад и двери открываю нараспашку.

—

Антон, у нас с тобой разные ценности!

—

У меня тоже на сберкнижке есть! Ответил мужик, не сморгнув.

—

Я не о деньгах! Сам знаешь, помимо дочки внук имеется.

—

Да не пугай родней. Она у тебя как блохи. Чем больше ты для них стараешься и потеешь, тем сильней кусаются! Закинь печалиться. Твой внук при мамке, и весь в нее будет! — усмехнулся криво и повел Варю знакомиться с домом полностью.

В кладовке баба увидела связки лука и чеснока, пучки сушеной мяты и зверобоя. В подвале как у хорошей хозяйки было все, картошка, капуста, всякие соленья и грибы, ящик соленого сала и даже копченая рыба. Свекла, морковь и яблоки пересыпаны опилками.

Варя похвалила Антона:

—

Да ты прекрасный хозяин, бережливый и запасливый. Честно говоря, впервые такого вижу!

Антон, зардевшись от похвалы, даже вспотел, и ответил, заносчиво задрав нос:

—

А я что говорил? Да ежли меня отмыть, накормить и приголубить, сущий слиток золота увидишь! Настоящий алмаз! Целое сокровище! При том холостое! Вот и предлагаю, не тяни время, пока меня другие не сперли! Эдакое

сокровище долго

безбабным не залежится. Хватай, покуда мы вдвоем, и ты не опоздала! Я вот он, покуда ничейный!

—

Антон! Я понимаю, для кого-то ты впрямь будешь подарком, но мой удел совсем другой. Я не хочу больше заводить семью. Меня одолевает невезение. Мне только стоит привыкнуть, поверить в счастье, как на голову обязательно свалится беда. Ее не передышать, она валит с ног и бьет всех, кто рядом. Не хочу, чтоб ты в этом убедился и тоже пострадал. Надо мною висит какой-то рок, — говорила Варя, едва сдерживая слезы.

—

А ты перешагни его! Поверь, у нас с тобой все сладится. Только б мы были вместе! Беда одиноких ловит, беззащитных и слабых, кому в жизни держаться и дорожить нечем.

—

Ты не прав! Я любила Виктора и дочку. Но жизнь оказалась неудачной, разлучила судьба всех, никого не спросила и не пощадила. Видно кто-то с детства меня проклял.

—

Я буду беречь тебя от бед! — обещал Антон.

—

Ты что ж, думаешь, Виктор не берег?

—

Варь! Если б он любил, не повесился бы, постарался б выжить хотя бы ради тебя! Ведь на том дне жизнь не закончилась. Он свалил на ваши головы большие горести. Вы остались без защиты. Мужики не должны вот так уходить. Это подло. Он ушел от неприятностей и забот, прикрыв свою слабость пустыми словами про любовь. Ее доказывают жизнью. И я не верю, что другого выхода не было.

—

Не смей кощунствовать! Ты не знал моего мужа и не порочь мертвого! Ведь за плечами каждого своя судьба. Не знаешь, что ждет тебя.

—

Я ни над кем не глумлюсь. И над твоим мужем — тем более. Но ты же пойми, у каждого в судьбе случаются свои горести. Нешто все должны в петлю лезть? Иль думаешь, меня лихо обходило стороной? Да тоже хватил всякое. Не то крылья, душу опалило. Просто я не люблю жаловаться и грузить свои несчастья на чужие закорки. Едино, что от того легше не сделается. А и зачем? Минуло и слава Богу! — перекрестился человек.

—

Да у тебя какая беда могла стрястись? Одной душой живешь. Ни поддержать, ни навредить некому Ты везде и всегда птица вольная!

—

Чудачка ты, Варюха! Вот уж правду брешут, что у бабы, чем длиннее волосы, тем меньше мозгов. Я ведь тоже не под забором родился. И меня на свет мать произвела. Знамо депо, отец тоже был. Хватало родни, случалось, в праздники как соберутся, места в доме не хватало, тесно становилось. Это теперь я один, как былинка на пустыре.

—

Куда же все подевались?

—

А на что тебе рассказывать, да себе душу травить? Ведь ты и теперь, хоть рядом, а далеко от меня. Отговариваешься, отгораживаешься, думаешь, не допер, с чего вот так? Я враз уразумел! Признайся по правде, что не хочешь связаться с работягой, с «черной костью». Тебе культурный нужен, грамотный и богатый, с каким и в ресторан, и в гости показаться не зазорно. Неважно, что он отпетый козел и сволочь, зато он дорогие подарки принесет и деньги не считает. Все от того, что ему они легко даются. Ни то что мне, мозолями. От них одеколонами пахнет, а от меня потом. Куда ж до них достать? С такими жизнь без мороки, в огород не пошлют, все с магазина покупают, а я сам чертоломлю, все своим горбом добываю, ковыряюсь, как жук в навозе и всякую копейку берегу, мне она легко не дается. Я не раскидываюсь подарками. Пусть меня самого за сокровище держат и берегут. Хреновый тот мужик, какого за деньги принимают и признают. В жизни он ничего не стоит. Не хотел бы себе такой доли. Пусть я корявый, и нет у меня в доме золота. Зато сам самородок! Не веришь? Спроси любого!

Глава 6. Суконное рыло

—

Откуда ты все это взял, почему обо мне так думаешь, что я трудягу презираю? — обиделась Варвара.

—

А ты сама много раз проболталась. Я ж тебя внимательно слушал. И все ждал, когда ж переломит тебя жизнь, когда поймешь, что за трудягой жить спокойнее.

—

Ну что уламываешь? Дело вовсе не в том, кто ты? Вся беда во мне! Я перестала себе верить, комплексы измучили. Их подавить нужно сначала.

—

Зачем себя давить? Живи, какая есть. Стоит ли меняться? К чему лишняя морока? Я вот тоже пытался себя поменять. Ан ничего доброго с того не получилось. С самой голожопости меня меняли. Особо отец ремнем старался все подровнять. Драл каждый день, как шелудивого козла. Едино не обломилось ему натуру выпрямить! — усмехнулся Антон.

—

За что ж били? — спросила Варя, невольно пожалев человека.

—

Проказливым был. Побил отец крепко, я и запомнил. Отловил лягушонка, да сунул в миску со щами. Отец как ковырнул ложкой, выудил лягушонка, меня за ухо из-за стола вытащил, опять наподдал, я ему в постель ежа сунул. Ну, так-то ночью ложился и голой задницей угодил на колючки. А меня так выпорол, две недели ни сесть, ни лечь не мог.

—

Наверно после того уже не шкодил?

—

Еще борзей стал. Ужа над дверью вешал, всех насмерть пугал. Козла в постиранные отцовские кальсоны наряжал. Больше всех отца доставал. Сколько его ремней порезал и сжег, счету нет Но и у меня жопа шкурой не успевала обрастать. Весь синий ходил. Когда отец не находил ремень, сек розгами, это было куда больней ремня. Детство тем и запомнилось, порками, бранью, криками. И все-то я был самым гадким и гнусным. Никто не догадался погладить меня по голове, взять на колени. Относились, что к кусачему зверьку. Никто никогда не пожалел, не попытался поговорить по-доброму, хоть родни полно имелось. Все об меня кулаки точили.

—

Сколько лет тебе было?

—

Годов пять, не больше!

—

А что ж мать не пощадила?

—

Ни до того было. Она, как кобыла, впрягалась с утра в работу и до ночи вламывала. Пот со лба обтереть было некогда. Помню, отцу в чай соли насыпал. Он за кнут и за мной. Я в огород и под юбку к матери забился. Сижу не дыша. Знаю, стоит мне вылезти, запорет насмерть. Ну, отец велел матери вытащить меня. Она пожалела и не вытолкала. Так он ее выпорол. Вот этого ему до гробовой доски не простил. И нынче на могиле ругаю его за мать. Забыть не получается. Она в семье самой тихой и