Полет над пропастью

самым родным человеком! Как жаль, что его нет…

—

Все мы не вечные, Антон!

—

Да про то и говорить не надо. Понятно. Я вот скажу тебе, что можно много годов знать человека, а не доверять ему. Другого почти не знаешь, а душа к нему, как к родному тянется. Вот попробуй, пойми, почему так получается?

—

Мне тоже жаль моих родных. Но что поделать? Правда, в жизни встречала много хороших людей, но после смерти мужа отношения с ними оборвались. Иногда некоторые звонят, но это уже ни то, что было прежде, — пожаловалась Варвара.

—

Бывает, люди имеют много друзей, знакомых, а живут пусто. Случись что, никто им не поможет, все отойдут в сторону, отвернутся, словно никогда не были знакомы. Случается у иного единственный друг. Незнатный и небогатый. А приди лихая минута, всегда подставит плечо, выручит, поможет, а если понадобится, жизнь положит молча. Таких не много, но имеются средь человеков. И я с одним из них дружил. Как жаль, что эти люди слишком мало живут, — посетовал Антон тихо, уставясь в дальний угол зала.

—

Ты был женат по любви?

—

Конечно. Без записи, понятное дело. Но какая разница? Есть регистрация, иль нет ее, она ничего не решает в жизни. Главное, есть ли любовь? Без нее гнездо не слепишь и семью не создашь. Конечно, в наши годы базлать про любовь смешно. Но без уваженья ничего не состоится. Это верняк! Одною постелью семью не удержать. Ей другое тепло нужно, от самой души, вот только не все человеки сберегли ту душу, — задумался Антон.

—

А она жива? — спросила Варя.

—

Куда денется? Уже бабкой стала. Она первой была.

—

Внуки твои?

—

Каб мои были б, жили б со мной.

—

Нет, не думай ничего плохого. Я не выгонял ее, и она про меня плохого не брехнет. Но так вот не сложилось промежду нами, хоть и впрямь, любили друг дружку много лет. Считай, с самого сызмальства знались. Она единая понимала и ждала. Своею радостью считала и ни на кого другого не глядела. Покуда росли, все казалось гладко и шелково шло. На одной улице жили, всяк шаг на виду Но с самого детства невзлюбили меня ее родители. Было, встретимся где в деревне, они аж заходятся. Готовы в клочья порвать.

—

С чего так? — удивилась Варя.

—

Сказывал, что озорным рос. Они не только слыхали, а и сами от меня натерпелись! — покраснел человек, вспомнив детство:

—

Я ж знал, что они Нюрку супротив настраивают, не дают видеться, ругают ее, а и меня обзывают по-всякому. Вот за это и получали полные пригоршни. Ну, однажды ихнего кабанчика на крышу избы заволок и привязал к трубе. Вся семья обыскалась, где кабанчик орет. Ни в сарае, ни во дворе его нет, а визжит, будто режут. А свиненок уже всю крышу изгадил, покуда увидели. Ну, попробуй его достать и сними с избы. Крыша вовсе ветхая, ступить на нее страшно, того гляди, провалишься в самый дом. Так вот они его только к вечеру сняли, кабан, что чумной, а может с радостей, по двору до ночи носился. Когда поймали, увидели, что грыжа появилась у скотины, видно со страха иль от крика. Пришлось его прирезать. Так Анькин отец грозился и меня отловить, разделать и опалить рядом с кабанчиком. Ну да я не порося! Дарма в руки не даюсь. И осерчал на Нюркиного папашку. А он, хоть и в годах, но редким кобелем был. Выследил я, когда он к Верке одноглазой пришел, и только они свет погасили, я дверь избы подпер колом и позвал Веркиного мужика — деревенского пастуха. Он на то время на крестинах бухал. Сказал, что его дома гость дожидается, какой к бабе на ночь пришел. Тот враз протрезвел, бегом в избу воротился и накрыл обоих на горячем. Что тут было, словами не передать. Своей бабе голову на задницу чуть не свернул. Анькиному отцу руки и ноги поломал, на уши их закручивал. Уж и не знаю, кто меня им выдал, но когда оба отдышались, вздумали проучить. До ночи гонялись за мной по всей деревне с веревкой. Отлупить иль повесить вздумали, только не пришлось, не достали они. Сбежал я и спрятался от них. Потом им в печную трубу кота сунул. Тот всю ночь блажил, спать никому не дал. А дело зимой, в лютый холод. Попробуй, затопи печь, коль в ней кот застрял? Пришлось трубу разбирать. А выложи ее заново на холодище! Вот и приперлись к нам. Матери моей грозить стали, что меня живым на погосте зароют, если она не остановит от озорства. Ну, я на то время в подвале спрятался и все слышал. Мамка и впрямь отговаривать стала. Испугалась, а что спросишь с озверевшего мужика?

—

Так это ж в детстве было! Сколько лет прошло! Разве взрослым людям могли помешать детские шалости? — засомневалась Варвара.

—

Они согласны были за кого угодно дочку отдать, только ни за меня!

—

Но все ж вы поженились?

—

Сошлись. Она приехала в город учиться на бухгалтера. Колхоз ее послал на два года. А я к тому времени уже сам в этом доме хозяевал. Деревенские ничего не знали, куда я подевался. Но с Нюркой через мою маманю связь держали. Так вот и отыскались. Привел я ее в дом, велел хозяйкой быть. А она вся дрожит, шибко отца боялась. Он у ней и впрямь хуже змея. И хоть Анютка моя уж взрослой стала, отцовского гнева пуще смерти боялась. Ну да порешили мы понемногу его злобу с души вытравить, хотя предлагал Анютке записаться. Чтоб стать законными мужем и женой. Но не решилась девка без родительского благословенья на такое. И жили скрытно. Но живот наружу полез. Как только это приметил отец, а жена в деревню каждый выходной ездила, схватил ее за косу, намотал на руку так, что голову чуть не сорвал с плеч и все прознал мигом. Он чуть не задохнулся, услышав, что живет со мной и ребенок у нас будет… Мужик кинул ее на пол и ногами по ней топтался, — сорвался навзрыд голос Антона. Он отвернулся, налил воду в стакан, пил давясь каждым глотком. Потом долго сидел молча, приходил в себя.

—

Что это за отец? Зверь какой-то! — возмутилась Варя.

—

Ни то слово! Он дите сгубил, сына! И Нюрку еле спасли от погибели. Она так орала, что вся улица в дом ворвалась, еле вырвали бабу из папашкиных рук. Анютка в больницу попала и еле выжила. Уж какая учеба? О ней вспоминать не хотела. Даже нос из дома не высовывала.

—

Совсем глупая! Ушла б к тебе навсегда из деревни, и жили б спокойно. Уж здесь ты не дал бы жену в обиду! — встряла Варя

—

И я об том, говорил ей. Да вишь как оно не заладилось промежду нами. Анька воспитана была в послушании родителю. А тут еще такое случилось, что любовь ее перешиб отец, выбил кулаками. Она когда на ноги встала, про меня уже слышать не могла. Отреклась перед иконой при всех. На том ее родитель успокоился, а через год выдали Аню замуж. За пожилого и нелюбимого. Она родила сына. И теперь живет в городе. Иногда мы с нею видимся. Она в павильоне работает, молочные продукты продает. Вроде все у Анютки сложилось нормально. Муж спокойный, на сына не жалуется. У него уже двое своих детей. Вот только нет радости в глазах. Словно вся жизнь идет мимо. Сама ничего не говорит, а я вижу, что не в радость бабе жизнь с нелюбимым, навязанным, — отмахнулся Антон:

— Она, когда увидел ее впервые в павильоне, даже за прилавок присела со страха. Говорить не хотела. Боялась. А я рассмеялся, кого тут испугалась? Анютка со стыда покраснела. Разговорились мы. Вот тут много чего узнал.

— Отец ее все еще жив?

— Нет. Нашла его своя кончина. Вышел он в сад на Воздвиженье. Хотел сухие листья от деревьев сгрести в кучу и подпалить. Забыл о празднике, в тот день, то от стариков всякий слышал, в лес иль в сад нельзя ходить. А он забыл. Там его змея достала, укусила за ногу, гадюка. И откуда она взялась, к ним в сад никогда змеи не заползали. Тут же день особый! Кого змея укусит, спасти не удавалось. Так и с ним получилось, ни врач, ни знахарка не помогли человеку. Весь распух, почернел и через пару часов кончился в муках. Достал его Бог, пометил шельму. А уж как он кричал от боли, помощи просил у всех. Забыл, что за загубленную детскую душу когда-то ответ придется держать! Так веришь, Варюха, Нюрка даже на похороны не приехала. Как говорили деревенские, и на могиле ни разу не была. Выходит, не может простить извергу нашей загубленной любви и сынишку не увидевшего света.

—

А почему теперь ни вместе?

—

Поздно, Варенька, ушел наш поезд, отпели соловьи. Она мужа не оставит и никогда не изменит ему, верней собаки с ним живет. Теперь вот дважды бабкой сделалась. О чем нынче