Живем серо, однообразно. Но в город никого не тянет. Разве только из нужды на заработки. Вы первый к нам приехали, чтоб самому свое присмотреть.
— Выхода не было. Так получилось, — опустил голову Аслан. Татьяна увидела, как дрогнули руки, поникли плечи.
— В городе, случается, одиночество хуже сиротства, когда никому, даже сам себе не нужен. И хотя вокруг, как в муравейнике копошатся козявки, они без выгоды никому не помогут и не выручат. Живого, как труп, перешагнут даже самые близкие родственники, еще и облают по-грязному, так, что жизнь хуже смерти покажется. Всю душу захаркают и заплюют. От таких на погост без бутылки слиняешь, без оглядки. И вслед услышишь такое, что только в могиле в себя придешь.
Татьяна и сама не знала, как все получилось. Ей стало жаль этого громоздкого человека с больною, избитой душой. Она подошла, погладила голову, плечи Аслана. Сказала, будто знала его давным-давно:
— Успокойся. Забудь все плохое. Пусть очистится твоя душа от прошлого. Здесь ты свой, наша кровинка. Мы тебя никогда не бросим в беде.
Аслан удивленно посмотрел на Татьяну. Поцеловал руку, бережно обнял за талию:
— Девочка моя! Я все эти годы жил одиноким, диким медведем. С детства рос никому не нужным, как отрыжка бухой ночи. Родители поделили нас с братом, как баранов. Я с отцом, он с матерью остался. Она геройка, чужого ребенка спасла, а про нас мозги посеяла. Меня отцовская родня все годы матерью упрекала. Так и звали — дурий выкидыш. Мачеха и того хлеще: дурной транды осколок… Отец меня вообще не замечал, пока не попал за решетку, кенты подставили. Я к ним приклеился от тоски и ненужности. Среди родни остался сиротой. Вот и споткнулся. Меня отец выдернул, но не придержал возле себя, и я скатился снова. Потом еще раз… Поверишь, на зоне было легче. Там хоть побазарить можно с такими же, как сам. Дома никто не слушал. Я неделями жил у кентов и меня никогда не искали, не спрашивали, почему слинял. Так вот и дышал, как приблудный баран в чужой отаре, — умолк человек и сидел молча, обхватив руками голову, вспоминал или думал о чем-то.
— Забудь горькое. Оно уже далеко за твоею спиной. Оно ушло, как сон, его нет. Ты с нами. Здесь все иначе, и мы другие. У нас нет богатых людей. Зато каждый человек живет, как горный ручей. Свою дорогу пробил через скалы и остался чистым, как небо, звонким и очень нужным. Найдешь себя и ты, если захочешь. В селе нет лишних людей. Каждый, как звезда на небе, свое дело знает и не живет впустую. И ты не случайно к нам пришел. Может, отыщешь свою судьбу, станешь горцем.
— Спасибо, Танюшка, на добром слове! — поблагодарил женщину и заспешил в горы.
Через несколько дней он отпустил мальчишек домой в баню, велел передать привет бабке и матери:
— Пусть в другую неделю мне баньку истопят. Непременно приду, — пообещал Аслан и появился, не заходя к тетке.
Татьяна удивилась. В селении начали понемногу привыкать к Аслану. На него украдкой оглядывались девчата. Открыто и дерзко разглядывали человека молодые вдовы. Аслан очень редко бывал в селении, а потому интерес к нему был особый.
— Иди Аслан, помойся, попарься. Я там все приготовила. Только двери закрой. А то наши женщины интересуются, как ты столько времени обходишься в горах один, вдруг ненароком заглянут? — засмеялась негромко.
— Пусть приходят! Я не против!
— Всем селеньем?
— А что? К утру довольны будут!
— Круто! — отозвалась Татьяна. И улыбнулась загадочно. Нет, она не пришла в баню. Напарившийся, отмытый Аслан, вернувшись в дом, вовсе не спешил уходить и бросал на Татьяну взгляды, какие были понятны без слов. Даже старая бабка, переловив один из таких, ушла спать в сарай, взяв с собою одеяло и подушку.
— Ну что ж твои бабы оробели? Ни одна не возникла. А уж как ждал! Придется самому отбор сделать! — внезапно притянул к себе Татьяну, задул свечу…
Татьяна никак не ожидала, что в этом резком человеке скопилось столько ласки и нежности. Он растопил все недоверие и страх, и баба поняла, как хорошо быть женщиной.
Нет, Аслан ничего не обещал, не клялся в любви, не строил планов на будущее. Но в селение стал приходить часто. Он не прятал своих отношений с Татьяной. Помогал в доме; и вскоре перестала протекать крыша, а полы не скулили под ногами, не разъезжались доски. Окосевшие двери и окна встали на свои места. Перестала дымить печь, а за домом появился хороший запас дров.
Всего два раза съездил Аслан в город. Вернулся уже на своем УАЗе, забитом до самой крыши горой покупок. Чего же тут только не было. Продукты и обновки всем. Как успел справиться так быстро. Татьяна не спрашивала ни о чем. По глазам поняла невысказанное. Увидев рубашонки, сандалии, сапоги и куртки для мальчишек, обняла Аслана за шею:
— Спасибо тебе, родной мой…
— За что? Это наши дети. Как можно иначе? Я им все сказал. Они уже привыкают отцом меня звать. Так вот оно! — ответил не очень складно.
— Не поспешил? — спросила коротко.
— Я умный! Вишь, как клево придумал. Устроился кайфовее некуда! Не только бабу, а враз двух кентов — помощников заимел. А с ними еще и мамку, да какую! Если б у меня с детства она имелась, пожалуй, ни за что на зону не влетел! Она у нас, как Ангел-хранитель каждому! — нарядил старушку во все новое и, вытащив большие коврижки, попросил чаю для всех…
Конечно, молодые бабенки селения много раз пытались отбить Аслана. Зазывали в гости, пробовали напоить, открыто говорили, что не прочь завести с ним тесные отношения, поиграть в любовь, провести вместе горячую, незабываемую ночку. Аслан делал вид, что не понял, не услышал намека.
— Пошли ко мне! Я не хуже Таньки!
— Эй, Асланчик, следующая ночь моя!
— Сверни ко мне! Не пожалеешь! — звали бабы откровенно. Но человек очень боялся огласки и заразы. И хотя селянки конечно нравились человеку, он панически боялся потерять то, что так недавно заимел. Он считал, что ему очень повезло.
Аслан не раз вспоминал то время, когда пас отару в одиночестве и помогали ему только собаки. Вот так случилось и в ту неделю. Она выдалась слишком морозной, ветреной и трудной.
Аслан гнал отару вниз, туда, где на редких лужайках еще сохранилась зеленая трава. Но и ее уже прихватило морозом. Овцы ели неохотно, беспокоились. Они первыми почуяли волков, увязавшихся за ними. Но человек устал. И разведя костер, решил хоть немного согреться и отдохнуть. Чайник давно кипел. Но Аслан, согревшись, уснул. Проснулся от странного звука, будто что-то щелкнуло у самого горла. А в следующий миг увидел собачьего вожака, оседлавшего матерого волка.
Стая уже врезалась в отару. Волки рвали овец, собаки не успевали их отгонять.
Аслан схватился за ружье. Несколько выстрелов отпугнули волков. Но в тот день стая порвала с десяток овец.
Аслан в тот день впервые заплакал. Убытки оказались слишком большими. И человек решил взять себе помощников, на каких долго не соглашался из жадности. Ведь их придется кормить и платить. Это не дешево.
— А мои планы? На сколько все отодвинется? Но если так как сегодня, вообще ничего не будет. Не успей Султан, зверюга самого загрыз бы. Стая сгубила бы всех овец. Собаки без поддержки человека беспомощны, — думал мужик и решился:
— Хватит мучиться. Все пасут овец с помощниками. Я не умнее и не сильнее их…
Когда пригнал отару совсем близко к подножию, встретился с племянниками, они и посоветовали сыновей Тани. Те не сразу согласились. Были наслышаны о человеке всякого. Потому не решались перейти к нему. Но Аслан предложил:
— Давайте так! Один из вас идет ко мне. Если поймет, что сдышимся, второго берем. Только условие: пасти овец, как родных. Будто они ваши — кровные!
— О-о! Если б у нас было бы столько, мы никогда не пасли бы чужих, — отозвался старший мальчонка, пацан четырнадцати лет.
