Тонкий лед

оглядки, на ходу одергивая юбку. Какая благодарность? Забыла свое имя! И, толь­ко забежав в квартиру, поняла, кто ее выручил.

Пока Егор сдал нападавшего в милицию, Ольга не­много успокоилась. Правда, слезы еще лились из глаз, но стон и крики уже не рвались изнутри.

Мария Тарасовна решила не ругать, не добавлять горечи, но и успокаивать не стала. Возилась на кухне, не замечая внучку. Та сидела в уголке тихо, испуган­ным воробышком.

Когда вошел Егор, плотно закрыв двери кварти­ры, Ольга подошла к нему, обняла за шею, прижалась к щеке.

—  

Папка, спасибо тебе! Прости меня, пожалуй­ста! — разревелась снова.

—  

Он тебе ничего не сделал? — спросила теща.

—  

Нет! Папка успел его вырубить. Как врезал, он и покатился с катушек. Меня выпустил мигом,— рассказы­вала девчонка, пытаясь улыбнуться, но не получалось. Лицо искривлял страх, пережитый совсем недавно.

—  

Завтра узнаю, кто это! Случайно ты ему по­палась, или караулил, зная, что вот-вот войдешь в подъезд? Так или иначе, срока ему не миновать. Иди, осмотри себя в зеркале, да придется ехать к эксперту, чтобы зафиксировать следы нападения,— предупредил Егор.

Вернулись они домой уже в полночь. Ольга совсем притихла, виновато смотрела на отца и бабку. Перед сном сказала обоим:

—  

Ну, не обижайтесь на меня. Я не хотела, чтоб так получилось. Надо было раньше домой вернуться, засветло.

—  

Не стоило вообще уходить! Чего ты к чужим по­перлась? Жаловаться на своих? Вот и получила урок. А ведь тебя никто не обидел, говорили как с умным человеком...

—  

Бабуль, ну не ругайся. Все поняла сама. Зна­ешь, как мне сейчас плохо?

—  

А кто дуре виноват?

—  

Ладно, мам, давайте лучше порадуемся, что все хорошо закончилось. Ольгу напугали, но не осквернили. Паскудник — в милиции. Оттуда ему не сбежать. Свои ребята, проследят и вломят. Его и на зоне опетушат. Такие дела даром не проходят, жизни не порадуется.

—  

Пап, а нам в суд надо будет идти?

—  

Разумеется.

—  

Ой, позора и слухов не обобраться. Как я жить здесь стану потом? Все за спиной начнут смеяться и пальцами на меня показывать,— съежилась девчонка.

—  

Прикажешь отпустить козла? Он тут же другую поймает, такую же как ты! И, кто знает, сумеют ли выр­вать из его лап? Вовремя спасти? Ты — не первая и не последняя. Спустить это дело на тормозах не позволю и тебе. Выполни свой долг перед Законом,— ответил отец жестко.

Ольга, понурив голову, пошла спать. Она поняла, отца не переломить.

—  

Нынче уж не насмелится по потемкам к подру­гам бегать. Дома будет сидеть. Я ее делами загружу так, что не соскучится. Пора в хозяйки выводить. Оль­га давно не ребенок. Пусть и она о семье радеет. Иначе не получится с нее путевая баба!

На следующий день, вернувшись с работы, Плато­нов увидел отмытую, помолодевшую квартиру, улыба­ющихся дочь и тещу. Они были очень довольны друг другом.

—  

Мам, Оля, поговорить нужно,— позвал обеих на кухню и сказал дочери,— знаешь, кто на тебя вчера напал? Местный псих. У него официальный диагноз и медицинская справка имеются, потому судить не мо­гут. Он не отвечает за свои поступки из-за болезни. В психушку его тоже не берут, там перебор. Больных втрое больше положенного.

— 

А как теперь? — ахнула теща.

—  

Мы можем устроить ему отсидку у Соколова, в виду его общественной опасности. Вчерашнее всех мужиков потрясло. Нашли родителей дебила. Они не удивились. Этот случай, оказывается, далеко не пер­вый. Долго спорили, что с ним делать? Соколов не сможет долго держать его у себя. До первой проверки. Зэкам плевать на диагнозы и справки — натянут его всем бараком, до утра в жмуры откинется. Тут родители хай поднимут. Пусть идиот, кретин, а все же свой сын. Нач­нут жалобы писать, тогда докопаются до диагноза и пометут всех. Короче, сами нахлебаемся с ним.

— 

Что ж делать? — спросила теща.

—  

Родители предложили свой выход. Они опла­чивают Оле моральный ущерб, а своего недоноска увозят к дядьке-леснику в тайгу, на север Сахалина, за многие сотни километров, навсегда, без возврата в город.

— 

А почему раньше так не сделали?

—  

Те потерпевшие взяли деньги и не настаивали на наказании. По-моему, даже обрадовались бы по­вторной встрече. Я настаиваю на его изоляции. В тай­ге он ни для кого не будет опасен. Она и дурака при­мет. Если там погибнет, никто за него отвечать не бу­дет. Согласны?

— 

А сколько заплатят? — покраснела Ольга.

— 

Ты уже не дитя! — прищурился Егор, смеясь, и ответил,— хватит одеть тебя как куклу! И, главное, без огласки. Как ты хотела.

—  

С ума посходили люди! Одумайтесь, пока не по­здно! Да разве мыслимо такую подлость за деньги про­стить? Совесть у вас живая или сдохла?—уперлась руками в бока Мария Тарасовна и, покраснев до корней волос, соскочила со стула, остановилась напротив зятя, заговорила возмущенно, - чего ж родители того дурака не отправили его в тайгу после первого слу­чая? Ждали, когда повторит свою шкоду? Иль у них деньги мешками из-за печки растут? Кому веришь? Брехня! Откуда у стариков такие «бабки», чтоб пога­сить моральный ущерб троим потерпевшим, да при том содержать дурака? Любой мало-мальски разум­ный человек давно отвел бы дебила к докторам и упросил бы кастрировать его! Это единственно вер­ное решение, которое защитило б всех от повтора. И тебе надо было такое потребовать, а не деньги. Где у тебя уверенность, что завтра тот дурак не поймает Олю в подъезде и не сотворит свое задуманное? Мало что они тебе наобещают? Ведь ишак не только изна­силовать, но и придушить в подъезде сможет. Докажи, что он утворил такое, коль за руку не поймал? А тот со зла отчебучит, из-за денег! Сам говоришь, ровно дурь на него накатывает, а не сидит в нем постоянно.

—  

Погоди, мать, остановись! Чего взъелась рань­ше времени? Я сказал о предложении, а уж как ре­шим, это наше дело,— остановил Егор поток упреков.

Теща окинула Ольгу непримиримым взглядом:

—  

В мое время девичьей честью больше дорожи­ли и никогда не согласились бы продать ее ни за ка­кие деньги! Она у тебя одна на всю жизнь!

—  

Прикольная ты, баб! Будто только что из пе­щеры вылезла. Оглядись! Уже другое время. Теперь без денег и положения в обществе я никому не нуж­на. А над девственностью лишь глумиться станут, скажут, что никому не нужна была. Теперь выходить замуж девственной считается позорным,— усмеха­лась Ольга.

—  

Чего? И это ты, гнида недоношенная, мне, род­ной бабке, такое сказываешь? Хамка неумытая! Да как смеешь такое вслух лепить? — взялась за каталку, но Егор вовремя удержал тещу.

Он вырвал каталку из рук тещи, вытащил дочку из- за двери и заговорил глухо:

—  

Выслушай, мать, и не кипи понапрасну. Ольга тебе правду сказала. Горькую, но правду! Тяжело с нею смириться нам с тобой, но день сегодняшний уже не вчерашний. Дочь ни в чем не соврала и не виновата, что время все поставило вверх ногами. Теперь деви­чья непорочность не ценится. Она давно осмеяна, из достоинства стала недостатком.

— 

Ты откуда знаешь? — прищурилась Мария Та­расовна.

—  

Не забывай, где работаю, в женской зоне! Там так просветили, вам и не снилось. Все узнал. И не ори на дочь, не она придумала новые веяния. Поэтому со­ветуюсь с вами обеими,