— Давайте, — вздохнула она так, будто гору с плеч скинула.
— Начнем с того, что вы сами мне расскажете, что за человек был ваш сосед?
— Зачем вам это нужно?
— Резонный
— Так Ереван далеко от Сахалина. При чем же здесь человек, который, видимо, и поныне отбывает поселение на острове?
— Я выясняю обстоятельства дела. В том числе все о личности вашего бывшего соседа. Потому я пришел к вам.
— Я даже имени его не знала, — покраснела она.
— Я не о том.
— Понимаю. Что вас интересует?
— Все, что касалось поселенца.
— Тогда я расскажу все по порядку. Мне хотелось бы, чтобы все подозрения были сняты с него. Он ничего плохого мне не сделал. И, кажется, был неплохим человеком.
— Я выясню все. Вполне возможно, что вы правы.
Женщина рассказывала спокойно. Все. О драке с мужем. О том,
как оставляла с ним дочку. О каждом разговоре, что помнила. Говорила без утайки и оглядок. Ей нечего было стыдиться. Нечего было и скрывать. Она не краснея рассказывала, как отчитывал ее сосед за дочку, как помогал. Подсказывал. Что советовал.
— Однажды он купил дочке куклу. Принес ее и сказал: «Вот, будь такой же красивой и веселой».
Соседка заплакала.
— Отец ей ничего не дарил. Никогда. А он — чужой человек, а вспомнил, что у дочки день рождения. Баловал он ее. Конфетами. Видно, детей любил. Это редкость. Мужчины больших детей любят. А он мою малютку не обижал. Смотрел за нею. Она его долго помнила. Когда уехал, она не понимала, все стучала в его дверь, в стенку. Все звала его. Ждала. Ребенок не понимает, что он не отец. Она за доброту его любила. Как своего. От отца ничего хорошего не знала. Вот и потянулась к чужому. Сердцу не прикажешь. А его было за что уважать. Он справедливый человек.
— Он вам говорил, за что был осужден?
— Говорил. За воровство. Только ведь и в этом он не был виноват. Жизнь так сложилась, некому было помочь. Знаю я. Но и понимала его. Трудно ему приходилось.
— О лагерях он вам рассказывал?
— Да, говорил. Нелепо сложилась его жизнь. Много он знал несправедливостей. Радостей не было. А горя убавить некому, а прибавить всяк норовил. Как и у меня в жизни.
— Он говорил, что дважды был судим?
— Да, говорил. Только и в этом была своя закономерность.
— Какая?
— Невезение.
— А он как это объяснял?
— Подлостью человеческой. А и как иначе? Ведь тот, за какого он был вторично судим, отпетый негодяй. Его расстрелять надо. И знаете за что? Чтоб другим жизни не портил и не ломал. Ведь он изводил заключенных, делал им всевозможные пакости. И доносил на них начальству. Как последняя баба. Таких клеймить надо.
— Его уже заклеймили, навсегда.
— Кого?
— Того человека. Убит он.
— Вот хорошо! Эх, знай я адрес соседа, обязательно обрадовал бы.
— Возможно, что он об этом лучше и раньше вас
— Что вы хотите сказать?
— Только то, что вы слышали.
— Вы думаете — это он
— Пока не
— Он говорил, что если бы увидел —
— Когда он это говорил? — насторожился Яровой.
— Когда жил в Тигиле!
— Это понятно, а перед отьездом?
— Нет. Перед отправкой из Тигиля он как глухой стал. Ничего не видел, не слышал. Он вроде заживо умер.
— Он не говорил вам, что с ним
— Нет. Он ни с кем не говорил.
— А писем он вам с Сахалина не писал?
— Так он даже если бы и хотел написать, не знает ни моей фамилии, ни имени.
— Понятно.
— А потом, о чем писать? Мы ведь ничем не связаны. Чужие. Кто он мне и кто я ему? У каждого из нас своя жизнь. Свои заботы. Нужно выжить. И тут не до сентиментов. И не до пустых переписок.
— Он вам не делал предложений.
— Каких? — не поняла женщина.
— Выйти замуж. За него.
— Нет. Да и смешно. Зачем это? Я бы ему не поверила. И не только ему. Хватит. Однажды побывала замужем. Сыта по горло.
— Вы ж говорите, что он добрый
— Пока сосед. А жизнь — это не соседство.
— О своих друзьях по лагерю он ничего не говорил?
— Нет.
— А о друзьях на свободе?
— Тоже нет.
— Он письма получал?
— Не
— А куда он собирался после поседения?
—
— Кто у него там? Говорил?
— О сестре рассказывал. Ушла она от него. Еще давно. До войны. Хотел разыскать. Еще раз попытаться.
— Вы с ним когда в последний раз виделись?
— Когда он уезжал.
— О чем вы говорили?
— Ни о чем. Просто ключи он мне отдал от своей квартиры. Сказал, чтоб сдала я их в исполком. Сам- то он не успел их отнести.
— Скажите, а вы не знаете, деньги у него были?
— Не знаю. Не интересовалась. В долг просить не приходилось. Он тоже не брал взаймы.
— Так, значит, и все? Больше ничего о нем не знаете?
— Нет.
— Что ж. Извините за вторжение. Пойду я. Спасибо вам. Кстати, ключей у вас от его квартиры не сохранилось?
— Нет. Сдала, как просил.
— Там после Беника никто не поселялся?'
