По лбу Семена, по вискам, пот крупными каплями бежит. Не терпится Гире, скорее бы прошли эти последние два дня. Теперь их полтора. Последняя ночь. И… В путь.
Поселенец подходит к дизельной. Открывает. Андрей, нахохлившись, сидит у стола. Скучает, а может думает о чем. Вот чудак! Скоро он закончит техникум. А решил в своем совхозе остаться. Механиком. Насовсем. Хотя может с дипломом в любой город махнуть. Там и работа, и жизнь поинтереснее. Но нет… Тут родился. Не хочет уезжать. Тут все его.
Семен прислушивается к голосу двигателя. Все в порядке. Тот дышит ровно. Поет. И, кивнув головой, дает знать Андрею, что тот может спокойно идти домой. Отдыхать. До завтра. Завтра он останется единственным хозяином дизельной. Ее повелителем. А сегодня ему еще можно отдыхать. Сегодня у него есть помощник. А завтра его не станет. Нет. Самому придется заботиться и думать обо всем. Верно, потому парень такой хмурый. Заботы заранее одолевают. И мысли всякие. С дипломом механика кому охота торчать в дизельной? Но ничего! Найдет замену. Выучит. И развяжет себе руки. Может ехать куда угодно. Он свое сделал. Отработал. Отдал. Теперь пусть другие. А может он иначе думает? Как знать? Но и это — его дело. Теперь все.
Семен поглаживает двигатель. Пыхтит старик. Старается. Молотит. Дотерпел-таки до конца поселения Семена. Не подвел. Завтра он в последний раз заправит его.
Неслышно встает Андрей. Сейчас он уйдет домой. А завтра — все. Неожиданно дверь в дизельную резко распахнулась. Семен повернулся. Что такое? На пороге бабка Таня. Волосы растрепаны, рот — немой крик перекосил. Глаза ищут. Андрей и Гиря застыли в изумлении.
— Сын! Мой Гриша к вам не приходил?
— Нет.
— Ушел он куда-то. Давно. И нет.
— Наверно на берегу? — вспомнил Гиря.
— Пойду я! — выскочила старушка. Андрей побежал за нею.
«Его ищут. А он опять наверное у скал. Сидит там тихонько. А мать тут с ума сходит. Хотя бы ее пожалел. Знает, что искать его будет. Так нет. Не может жить спокойно. Ему тяжело. А ей каково?» — думал Гиря, но вскоре забыл о бабке. Ведь после обеда он уедет. Ночью, возвращаясь домой, он слышал, что село не спит. Чьи-то голоса, плач, крики доносились. Но он не пошел узнать в чем дело. Чужими стали ему их заботы. Отболели. И, открыв дверь дома, забылся в предстоящих хлопотах о дороге.
Утром его растолкали чьи-то чужие руки:
— Семен! Сем, встань!
— Что? Чего надо— Помоги!
Гиря! подскочил. Перед ним Панкратов весь дрожащий, словно от мороза, стоял.
— Ну чего? — уставился на него Семен.
— Бришка пропал!
— Какой Бришка? — не понял Гиря.
— Слепой! Сын бабки.
Семен быстро натянул рубашку, брюки. Четко вспомнил лицо старушки. Да! Она прибегала вчера в дизельную. Спрашивала его.
— Везде искали. Нет нигде.
— Были!
— Где?
— Скалы есть. Километра три отсюда. Качины он их звал.
Гиря быстро выскакивает из дома. Следом за ним Панкратов бежит. Припадает на оба протеза.
Ветер в лицо хлещет, оголтело. Мелькает под ногами песок. Вон скалы. Вот они. Еще сотня метров. Через пять-десять минут начнется прилив. В том месте он достигает шести метров. Если Бриша там — может не успеть. Вода смоет. Унесет в море. А берег слишком обрывистый, не всяк здоровый за это время успеет. Куда же тут слепому? Но почему он не пришел? Или забыл о приливе? Но он здесь родился! Не мог забыть! Не мог!
Вода уже лижет сапоги. Начался прилив. Еще немного. Еще пятьдесят метров. Не больше. Вон тот поворот. Он там! Где ж еще? Там! Под скалой. Забыл! Он просто забыл! Вода уже подбирается к коленям. Песок захватывает сапоги. Бежать становится трудно. На минуту в памяти всплывает лицо бабки Тани, испуганное, бледное.
— Сын! — кричит испуганный Гиря.
Еще метров тридцать, не больше. Надо успеть! Скорее! Скорее! А там — на скалу. Еще можно успеть. Как дорога сейчас каждая секунда.
Вода уже обхватила колени ледяным обручем. Какая она холодная. Семен глянул в расщелину.
— Вот! Вот он!
Бриша стоял у скалы, прижавшись спиной к ее ногам. Улыбался. Вода уже охватила его до пояса. Слепой сделал усилие. И, оторвавшись от скалы, сделал шаг навстречу морю. Но в эту секунду цепкие руки Гири схватили его, выдернули из воды. И, взвалив на плечи Григория, Семен побежал к скале. Там есть узкая тропка. Сейчас! Только надо найти ее. Вот она! Вот!
Но вода уже сдавила грудь тесным панцирем. Семен двумя руками держит Гришку. Вот дурак! Но с ним потом! Сейчас — успеть бы. Из- под ног летят камни. Какие они острые, скользкие. Как трудно удержаться на них. Но нет. Надо скорее! Что это? Пот заливает глаза. Ничего не видно. Кто кричит? О чем? Ладно! Все потом. Вода! Скорее от нее. Ох, как тяжело подниматься! Но что это надумал этот дурак? Утонуть? Сам? Ну и дурак! — сплевывает Семен воду, попавшую в рот. Смотрит вверх. Кто это там? А ладно! Какое тебе дело? Осталось немного. Еще метра четыре и ты там. Наверху!
Гиря вдохнул воздуха. Шаг. Еще! Еще! Ну! Вот и все! Вода внизу. Там! Далеко. Но останавливаться нельзя. Быстрее! — Семен идет вверх. В глазах темно. В голове шумит. Вот! Все! Выбрался.
Он снимает с плеча Гришу. Тот молчит. Гиря смотрит на скалу. Вот она — надпись. Как он забыл о ней. Ведь просил же его этот! Но почему? Качины — Сергей, Олег, Владимир, Григорий. А почему Григорий? Ведь трое погибли! И моментальная догадка мелькнула.
— Он сам себя причислил к ним. Сам! Эх-х…
— Оставь меня, — отстраняет его руки Гриша.
— Заткнись, — схватил слепого Семен и, закинув мешком на плечи, побежал в село.
— Я все равно! Я должен! Я не могу жить! — текли слепые слезы по шее Семена. — Пусти меня!
— Заткнись! А то не гляну, так вломлю, что забудешь про геройство! Ишь, не может он жить! А я смог? Сдохнуть легко! Стоит захотеть! А ты жить захоти! Выжить! А то ишь расползся! Фронтовик! Баба ты паскудная.
— Пусти!
— Пущу! Принесу, вломлю и пущу! Скотина! — орал Гиря. А перед глазами снова лицо бабки Тани всплыло. Доброе. Тихое. Она одна, не гнушаясь, звала сыном и его… Мать солдатская, безвременная вдова, она любила по-своему, по-матерински и его — Семена. Любила одна. Одна за все село, за всю жизнь… А за что, и сама не знала.
— Сынок! Спасибо тебе, — седые пряди спутали руки Гири. Она все поняла. Сердцем…
Семен тихо вышел из избы. Через час ему уходить. А дел еще много. Очень много.
— Прости меня, мать, — обнял старушку Гиря.
— Как же мы без тебя будем? Что же ты? Зачем уезжаешь? Ведь не чужой! Свой ты мне. Останься, сынок! Чего по свету мотаться?
Гиря боялся этих слов именно от нее. Ведь вот недавно совсем она его выходила. А мог бы и умереть. Мог. Целый месяц она от него не отходила. И вытащила. Живым из могилы. Сколько кентов при этом в лагерях умерло. А она его спасла. Сама. Хотя свой сын слепой. Но и на Семена ее сердца хватило.
Но нет! Нет! Надо ехать! Скорее! Скорее от этих глаз! От села! Он торопливо закрывает дверь. Скорее. Не надо оглядываться. Ведь квиты! Она тебя, а ты Гришку спас. Подумаешь, некуда ехать! Есть куда. Там Скальп. Скорее!
Под ногами песок замер. Обсох валун. Пора идти. Прощай село. Прощайте воспоминания. Здесь
