признается? И хотя доброе дело сделали, очистив Сосновку от доносчика, все знали, за него шкуру снимут, коль дознаются, кто ж сгубил его.
— Баб! Так и не нашли?
— Нет! В деревне все его ненавидели. Любой убить мог. Но Сосновцев не пересажаешь. Потому схватили Ваню Панова, самого крепкого из парней. А у него мать колдуньей была. Много чего умела. На добро неспособная, а зла сколько хочешь утворить могла и устроила всему роду доносчика проклятье на семя. От того у них все прахом пошло. Ни одного путнего человека в свет не произвели. Все придурки.
— А что с тем Ваней Пановым сделали?
— Судили. Ну, а доказать не смогли его вину. И через год выпустили. Так он со злости всю могилу изгадил. И крест с нее убрал. Не мог в глаза видеть семью доносчика. Они и теперь враждуют.
— Бабуль, почему думаешь, что это Максимка, а не Прохор?
— Увидела. Прошка человек серьезный, крупный. Этот лягушонком в калитку проскочил. Вот и цыкнула, чтоб двор не пачкал и пороги не позорил, — сердилась Анна.
— Дурак, а соловьем вызывал. Не приперся в дом.
— Ой, внучка! Сколько ему вламывали, любой запомнит. Он уж окривел от ухватов и коромысел, сколько их на нем поломано. Немудро и здоровому свихнуться.
— Скажи, а Максимку можно было вылечить?
— А кто бы взялся? Я — ни за что! К тому ж семья их ведьмой проклята.
— Ты в это веришь? — рассмеялась Юлька.
— Ой, девонька моя! Поживи с мое, повидай, что видеть довелось, смеяться не станешь.
— Ну, что та колдунья сумеет утворить в наше время? Полететь на помеле иль мертвой водой опоить? В такое уже я в своем детстве не верила. Помнишь, как смеялась над этими сказками? — напомнила Юлька.
Девчонка ты моя глупая! Много можно сделать человеку хорошего. Но и плохого не меньше. Вот ты видена на могилах банки для цветов стоят, порою пустые. В них дождевая вода собирается. Этой водицей столько зла делают иные бабки, семьи, роды изводят, отбирают здоровье, любовь, удачу, лишают радостей, богатеев нищими делают.
— А наоборот умеют доброе сотворить?
— Это колдуны, черные люди, с ними тяжко бороться. Они ничего не боятся и не признают.
— Та бабка колдунья и теперь жива?
Не знаю. Мы с нею и раньше редко виделись. Они посветлу и нынче стараются не выходить из дома. Только в сумерках и ночами оживают.
Л ты ее колдовство снять сумеешь с человека?
— Смогу. Но это нелегко.
— Я слышала от городских, что считавшееся раньше колдовством, называется черной энергией, от какой можно легко избавиться. И ни при чем заговоры и молитвы. Достаточно выпить стакан воды, заряженной серебром. Весь организм человека тут же очистится от отрицательной энергии и любой тут же вылечится!
— А почему люди ею не лечатся? Зачем лежат в больницах? Не верят, не помогает водица? Запомни, внучка! Во все времена водились шарлатаны. Их на Руси больше чем тараканов развелось. Набрешут, насулят полный сундук благостей, а толку никакого. Скажи-ка мне, сколько они за свою водицу берут? — прищурилась хитро.
— Я не покупала. Наши сестрички приходили. Говорили, что не дорого.
— Может, ты помнишь, был такой Кашпировский, еще Чумак, где они нынче эти теле-целители, аферисты своего времени? Не взяло их лечение русских людей, смотались за границу дураков искать. А их, как назло, все меньше становится. Так и с водой серебряной. Помоют мозги и остановятся. Человеку завсегда результат нужен, а ни басни про серебро. Вот сумеют они этой водой остановить кровь или снять температуру, успокоить головную боль, прервать понос или очистить почки от песка и камней, убрать боль из сердца? Даю тебе слово, ни с чем не справятся. Пей хоть золотую воду, понос не остановишь. Задница не поймет цены, ей лечение подавай. Отвар черемухи иль конского щавеля семена. Пока подорожник к ссадине не приложишь, сколько хочешь той воды испей, а кровь долго не остановится. А вот приложи чистотел, через пару дней любая, даже гнойная рана очистится и заживет. Не верь брехунам, Юлька. Без молитвы человека от хвори не избавить. Потому у ваших врачей результатов мало, и все слабые. Они всего шесть лет учатся. А целители всю свою жизнь. И не бахвалятся. Не говорят, что вот он иль она лучшие! Это кому как Господом дано. Но мы стараемся и помогаем людям не за деньги и должности. Ты сама видишь, я к себе не затаскиваю и не уговариваю.
— Бабуль, пойдем спать, а то мне завтра спозаранок к Прошке идти. Отказать ему неудобно было. Помог нам человек. Надо и его выручить, — спохватилась Юлька, глянув на часы.
Утром, чуть свет женщины встали, управились по хозяйству и только сели перекусить, увидели, что Прошка уже открывает ворота, собирается въехать во двор:
— Вот черт, не дождался, уже прискакал. Ну и мужик, с таким не залежишься. Любую сдернет, отморозок. И когда он спит? Кто его взгоняет? Ведь ни хозяйства, ни детей, а просыпается вместе с петухом. Пожрать не даст! — возмущалась Юлька.
— Чего ворчишь? У человека душа болит, от того ему не спится. Нельзя серчать на Прохора! Он хорошо держится. Если б все, как он, умели себя в руках держать, жить было б много легче.
— Да ладно выгораживать, уж сколько времени прошло, а он никак не успокоится.
— Юль, прикуси язык перед его бедой! Он потерял целую семью. Его ночи страшные. Они бесконечные и мучительные. Они не кончаются даже днем и живут и душе человека болючим горем всякую секунду. Эти ночи отнимают у него все. Он не знает радостей, он для лих умер. Сумеет ли ожить и воспрянуть? Это уж как повезет, — говорила Анна, словно сама с собой. Глянув на растерявшуюся Юльку, сказала резко:
Ну, чего стоишь? Кого ждешь? Ты там ни одна будешь Никитка с бабой своей уже в деле. А и Прохор даже не зашел. Враз в огород свернул. И ты поспешай, коль обещалась.
Юлька, послушавшись Анну, вскоре пришла в дом Прохора.
Вот, еще помощница появилась! — обрадовался Никита и, сунув в руки ведро с водой и тряпку, открыл дверь в большую, еще пустую комнату, сказал:
Длили, выдери полы, чтоб ни единой пылинки не осталось. Высохнет, покрасим тут же.
Юльке повторять не стоило. Рядом в комнате мыла полы жена Никиты. Сам мужик едва успевал выносить грязную воду и менять ее на чистую. Женщины старались одна перед другой. Юлька заметила, что окна и двери уже вымыты и успели высохнуть. Оставались лишь полы.
Бабы! Перекур! Совсем загоняли меня бедного! Навалились вдвоем на одного! — запросил человек отдых, когда женщины помыли полы в комнатах.
— Да что тут осталось? Кухня и прихожая! Давай закончим, тогда отдохнем! — предложила Юлька.
— Ну и моторная! Тебе в задницу штепсель вставить, трактор без солярки заведется. Куда так спешишь? Глянь, из задницы пена клочьями летит. Остановись! Продыхни через все форсунки! И мне дайте роздых! Весь взопрел, как конь! Вы ж бабы! Жалость поимейте к себе и ко мне немножко! — вырвал тряпку из рук Юльки и, выведя во двор, облил обоих холодной водой. Женщины развизжались, от их спин и плеч шёл пар.
Никитка! Отморозок! Как мы теперь работать будем? Смотри, как обмочил обоих, нас самих хоть выжимай, жуть какая-то! — возмущалась Юлька. А человек хохотал от души:
— Две мокрые курицы! Куда уж убираться в доме, обсохните малость, а и я обсушусь рядком с вами. Совсем меня упарили! Не бережете и не цените единственного мужика! Загоняли до обморока две кобылы. Никакой жали не имеете! Дорвались до полов, чуть ни зубами грызете. Нет бы мне вниманье уделили, покуда серед вас топчусь такой молодой и красивый, совсем нецелованный и неподношеный, слегка подкашливающий и неумытый! Ну, короче! Не мужик, а сущий супер! Второго такого во всей Сосновке не сыскать с фонарем.
— Ну, да! Совсем сокровище! Если в сухие штаны переодеть, первым женихом на всю деревню станешь! Одно хреново! Подходящей невесты нет! — смеялась жена Никитки.
