пользовались, чтобы мстить, – этими книгами, которые все соседи читали с нездоровым наслаждением. Другие ученики в школе говорили о них, хихикая. Зельда сказала, что в то утро, когда она увидела рукопись «Страны сливочного мороженого» на столике в гостиной и эту первую фразу, облетевшую позднее весь свет и ставшую паролем во всех кампусах, она не знала, что это перевернет всю ее последующую жизнь. «Страна сливочного мороженого», как известно, рассказывает в подробностях историю несчастного брака университетского преподавателя с одной из его студенток. Ярость взрывалась на каждой странице. Этим сведением счетов вы задели нечто в сознании американцев. Карманные издания продавались миллионами экземпляров. Желтая обложка стала столь знаменитой, что вскоре заговорили о «желтом Брукинджере». Сегодня в ход пошли бы футболки, кепки с изображениями ваших героев. Но сегодня никто уже не читает, а вы считаете особым шиком не писать. Зельда высморкалась. В романе ее мать получила по заслугам. «Страна сливочного мороженого» разрушила вашу семью. Успех был огромен, а детство Зельды полетело ко всем чертям.
– Зельда? Вы еще здесь?
– Я никогда не узнавала свою мать в том портрете, который изобразил отец. Она не была жестокой. Уязвимой – да, но не жестокой. Отец так и не понял, насколько она была хрупка. Да, положим, она изменяла ему. Но, черт возьми, она делала это на десять лет меньше, чем он. Десять лет! И надо было видеть, как он с нею обращался. Она была так молода, у нее было право на ошибки. Разве нет?
– Вы замужем, Зельда?
– Чуть было не вышла. Однажды. Я все отменила накануне свадьбы. Ну и сцену устроил мне отец. Мой бывший жених был сыном его издателя. На карту было поставлено мое будущее, а отец думал только о своих авторских правах и контрактах. После этого я никому больше не доверяла. Я хотела, чтобы он поддержал меня, сказал, что я была права. Он не разговаривал со мной много месяцев. Иметь отца- писателя особенно утомительно. Во-первых, он написал роман об их разрыве. Во-вторых, этот роман трансформировался в феномен мирового масштаба. Для всего мира моя мать была дешевой потаскухой, ненасытной нимфоманкой. Что касается меня, то я фигурировала в виде пятилетнего мальчика по имени Рональд. А вы говорите: воображение. Для других, особенно спустя столько лет, это просто книга. Для меня – атомная бомба. Долгие годы я отказывалась прочесть ее. Я не хотела знать, что моя ужасная мать заставила вытерпеть моего ангела-отца. Мне хватало статей. Я дождалась, пока мне исполнилось пятнадцать. Я прочитала ее за один уикэнд, не отрываясь ни на что другое, лежа на своей постели и поедая шоколадные палочки «Кэдбери». Вы не можете себе представить, какой это был шок. У мерзавца был такой талант. Эти красочные фразы, юмор, сквозящий в диалогах, эта тоска, принадлежавшая ему одному. Но я узнавала всех персонажей. Эти люди бывали у нас дома, с ними мы ходили в кино, в рестораны. Один из них был любовником моей матери. У этого типа были волосы с проседью и собака Лабрадор. Разумеется, я его обожала. Во время каникул он всегда угощал меня ванильным мороженым в баре на пляже. Я вас не утомила?
– Нисколько. Продолжайте.
– В то же время, если бы моя мать не влюбилась в первые тексты моего отца, я не появилась бы на свет.
Она снова всхлипнула, извинилась и аккуратно положила трубку, без предупреждения, беззвучно.
Надо вам сказать, что Мод не всегда была таким ангелочком. Через месяц после нашего знакомства она забеременела. Разумеется, меня она не предупредила. Барышня коварно решила перестать пить таблетки. «Доказательство любви», – как она говорила. Ну и лицо у нее было, когда я заявил, что не может быть и речи о том, чтобы оставить этого ребенка. Надо отдать ей должное, она не стала устраивать драм. Оглядываясь назад, надо признать, что у меня было тонкое чутье. Что бы мы стали делать с ребенком? Одна из ее подруг отвезла ее в больницу Сен-Венсен-де-Поль. Я забрал ее оттуда через два дня, и мы остановились в «Клозри де Лила», чтобы съесть стейк-тартар. Мне было не по себе. Она была очень бледная, почти не разговаривала. Я боялся, что она вот-вот расплачется. Похоже, именно из-за этой операции она не может больше иметь детей.
Я попросил счет, и мы сели в «лянчу». Думаю, я никогда в жизни не вел машину так медленно. Мод включила радио. Помнится, крутили старую запись Джексона Брауни,[67] ту песню, которая длится почти четверть часа со сменой ритма в середине. Мы больше не заговаривали об этом. Не знаю, сделала ли она это нарочно или же по неосторожности. Быть может, она просто-напросто была влюблена. Существует такая категория девушек, которые уверены, что ребенок – именно то, что сможет доставить удовольствие парню. Мне же категорически не хотелось стареть, вешать на себя новые обязанности. Я это к тому, что дорога перед вами открыта. Так что кончайте без опасений, старая сволочь. Удваивайте порцию «виагры». Вы ничем не рискуете. Ни один маленький Брукинджер не обременит нашу планету.
– Я хотела бы машину побольше, квартиру поменьше и ребенка, – сказала Мод.
– В какой последовательности?
Честно говоря, я не слишком разбираюсь в писателях. Поэтому-то я не питал к ним недоверия. У нас был один в семье, дальний родственник, погиб в автомобильной катастрофе в 1986 году, что казалось мне тогда совершенно немодным. Мне запомнилось, что он вечно опаздывал, куда бы его ни приглашали, и говорил слишком много о себе. Одна из его книг была экранизирована на телевидении, и он всех этим достал. Я посмотрел, что из этого вышло, только потому, что в титрах значилась актриса, которая мне очень нравилась. Моя мать говорила, что Серж слишком много пьет, но его можно простить: таковы все художники. Она находила ему тысячу оправданий. Художник! Я вот думаю, а не был ли Серж немного педиком. Его никогда не видели с девушкой. Если только он не был любовником моей матери. Что вполне возможно. Он погиб за рулем французского автомобиля, что лишь еще больше уронило его в моих глазах. Я не прочел ни одной его книги. Этот придурок дарил нам свои сочинения на каждое Рождество.
По ночам было хуже всего. Днем еще туда-сюда. Впереди у меня были тысячи вечеров. Я сижу рядом с телефоном, а телефон не звонит. Мне страшно смотреть на себя в зеркало.
Где Мод? Где она? Она знает, как меня найти. Ей всего лишь нужно набрать старый номер, который, как она говорила, она моментально запомнила, потому что в нем были сплошные 7. Я хотел бы вернуться в Париж и найти ее там, в нашей квартире, в белых трусиках и серой футболке, с длинными голыми ногами, покрытыми легким пушком. Я хотел бы нещадно избить ее. Надо еще привыкнуть бить женщину, не правда ли? Я хотел бы проснуться, вылезти из всего этого дерьма.
В какой-то момент мне казалось, что я умру. Такая у меня жизнь: куча гадких страхов, лишенных всякого смысла. Я поддавался и уходил в себя.
Я заговариваюсь. Да, я заговариваюсь. Вам виднее. Я не настолько дзэн, как вы. Йога – тоже не мое. У меня болит живот. Моя мать говорит, что это тревога. У меня есть мать, которая заглушает собственную тревогу ирландским виски.
Я написал это письмо на одном дыхании, опустив голову под воду. Задержка дыхания на 192 страницы. Не удивляйтесь, если я вас забрызгаю, вынырнув на поверхность. Если у вас будут трудности с переводом, обращайтесь к Мод. Вы заметили, я так и не решил окончательно, использовать мне сложные или простые глагольные формы.
Безусловно, все должно было неизбежно закончиться именно так. Мод не виделась со своим отцом много лет. Вы обладали всеми необходимыми качествами, чтобы сыграть эту роль. Во всяком случае, в большей степени, чем я. Помимо возраста, который тоже кое-что значит, вы были милым, предупредительным, внимательным. Ваша легенда не портила картины. Пусть Мод будет окружена этой плотной тайной, усиливающей вашу соблазнительность.
На этот раз перезвонил я. Зельда была очаровательна. Она живет в том здании из бурого песчаника, где снимали «Завтрак у Тиффани».[68] Весь день люди стоят на тротуаре напротив и фотографируют фасад. Она продолжила разговор как ни в чем не бывало. Вы взяли с собой пишущую машинку в свадебное путешествие. Такая уж была у вас привычка. Вы не расставались с машинкой и в клинике, где вы ожидали рождения дочери. Медсестрам даже пришлось запретить вам производить это странное бряцание, раздражающее других мамаш. Когда вы печатали свой первый роман, сломалась буква «Л». Вам пришлось от руки заполнять оставленные машинкой пробелы. Вы так и не продали права на экранизацию «Страны сливочного мороженого». А ведь Пол Ньюман [69] мечтал сыграть Уоррена Бёрда. Ни одна из ваших книг не получила такого же всемирного
