История Фрэнка

буквально светился от их восхищения. Через несколько лет они смогут рассказать своим внукам, что они были там в тот момент, когда это происходило.

Весь земной шар перемещался, чтобы их послушать. Служащие разбивали копилки. Maфиози заказывали лучшие столики (спиной к стене, разумеется). В зале собирались будущие президенты, главы компаний, заправилы преступных синдикатов, звезды экрана. Люди должны были бы их презирать, ревновать. А вместо этого их обожали. Пойди пойми. Простофили жертвовали своими банковскими счетами, лишь бы побывать на их концерте. Начинали готовиться за несколько месяцев, а их жены вдруг объявляли им, что они ничтожества, и отказывались возвращаться с ними в Кливленд или Миннеаполис. Все бедняки того времени жалели, что у них не хватит денег, чтобы оказаться там. Богачи же следующих поколений жалели, что родились слишком поздно, чтобы воспользоваться своими деньгами. Что им оставалось? Принц или Maдонна? Да вы смеетесь.

Сделать им нужно было только одно: показать себя, сильно похлопать друг друга по плечу, выдать два-три анекдота, а потом немного попеть. Публика, покоренная заранее, и не требовала от них большего. Посмотрите же на них: Сэмми с его недружелюбной физиономией, невозмутимый Бишоп — и бровью не ведет от того, что его реплики регулярно критикуют, Лофорд — себе на уме, недовольный тем, что посвящен в рыцари королем Фрэнком, и Дин, которого вечно шатает в роли пьяницы. Его каждый раз представляли таким образом: «Непосредственно из бара».

Потрясающая деталь: иногда Дин Мартин пил яблочный сок. Из-за его цвета, чтобы окружающие думали, что это виски. У Дина это был отработанный прием: иметь пьяный вид, даже если он вовсе и не пьян. Этот трюк имел свои преимущества. Если он действительно был пьян, все думали, что он притворяется. Полнейшая выгода. В любом случае, хозяином положения оставался он. Эти парни были настоящими профи. Уж не думаете ли вы иначе? Они получали удовольствие, и это бросалось в глаза. Их номера были подогнаны до миллиметра. Именно это давало возможность отклоняться от сценария, облегчало пробуксовки, допускало фантазии. Своего рода, сообщничество. Они пускались в весьма приблизительные имитации. Дин с его мягким голосом подражал Кэри Гранту и Кларку Гейблу. Сэмми выбрал для себя Богарта. Фрэнк был Кэгни. Больше они не могли. Они говорили себе, что это невозможно. Они до помешательства любили Лас-Вегас.

И не говорите мне, что не считаете это гениальным.

Почему все приходили посмотреть на них во плоти и крови, когда гораздо проще было бы купить их диски? На дисках, как минимум, они допевали песни до конца. Да, но зато здесь, когда Фрэнк хватал микрофон и начинал «Я вижу только тебя» или «Буду жить, пока не умру», шум голосов замолкал. Не слышался ни единый смешок. Никто даже не шевелился. Никакого звона кусочков льда. Никто и не помышлял о том, чтобы допить стакан. Воцарялась почтительная тишина. Соборная сосредоточенность. Фрэнк был их Богом. Голос царствовал. Карл Коэн, управляющий казино, закрывал глаза на их шалости, терпел все их экстравагантные выходки. Шутовство Фрэнка и компании двигало торговлю. Они собирали толпы. Игроки собирались на них, делали ставки, как сумасшедшие, разорялись перед игровыми автоматами. «Пески» вздували должников. Фактически без них, Лас-Вегас не походил бы ни на что. «Это мир Фрэнка, — доверительно говорил Дин Мартин. — Нам просто выпал шанс в нем жить».

Они продолжали делать то, что мужчины, которым уже за тридцать, делать не должны: слишком громко смеяться на публике, оставлять сногсшибательные чаевые, щипать официанток за задницы, устраивать потасовки в ночных клубах, ходить в ночные клубы, употреблять жаргонные слова, упиваться вмертвую, падать, где попало, придумывать всем прозвища, слишком трусить, чтобы открыто рвать отношения, спать до полудня, думать только об этом. Они буквально следовали финальной реплике из «Унесенных ветром»: «Честно говоря, дорогуша, мне совершенно плевать».

У них были свои пароли, свой закодированный язык. «Птичка», например, означала половой член. «Большой Б» — это был Бог. Они говорили не «Джек Дэниэлс», а «горючее». Девушки у них были «телками», «куколками», «бабешками». «Небольшой хей-хей» означал «немного развлечься». Словом «Клайд» они обозначали Элвиса Пресли. Впрочем, этот термин быстро распространился на всех, кто им не нравился. «Клайд» — эквивалент пентюха, ничтожества, тупицы.

И был этот опьяняющий запах серы и мерзости, что они распространяли вокруг, этот кортеж гангстеров с цветистыми именами, девочек по вызову, предпочитавших не открывать рот, громил, следящих за тем, чтобы все было хорошо. Не приближайтесь слишком к Фрэнки, пожалуйста. Весело проводить время — это лучший реванш. За что? Над кем? Над теми, кто считал его Итальяшкой из Хобокена?

Они держали мир в кулаке. Они вели разгульную жизнь, никогда не спали. Фрэнк ни за что не желал идти в постель. Однако наступал час, когда все бары один за другим закрывались, и выпить на посошок становилось предприятием все более рискованным. Они орали, хохотали без причины. Узлы их бабочек развязывались, брюки мялись. Они целовались с девушками, у которых даже не спрашивали имен. Сэмми садился на край тротуара. Лофорд зажигал сигарету. Фрэнк осыпал всех бранью, уже не помня, за что. Дина рвало прямо на начищенные ботинки. Ему было наплевать. Или он ничего не замечал. Ах да, хорошо. Уткнув кулаки в бока, он хотел быть уверен, что речь о нем. Эх, Дин, какая жалость. Поздно. Всем остальным уже достаточно. Кроме Фрэнка. Он всегда куда-то звал. Ну что, идем, да? Идем? Все остальные уже изнемогали. Засовывали руки поглубже в карманы. Это все, друзья! Скоро не останется ничего, кроме холода и темноты.

Черт возьми, в этот раз получилось: Джек стал президентом. Синатра только этого и ждал. Белый дом стал его домом. Ему поручили организовать гала-концерт по поводу инаугурации (Кеннеди ему любезно дали понять, что лучше будет обойтись без Сэмми Дэвиса). Над Вашингтоном шел снег, и все прибыли с большим опозданием. Фрэнк поменял слова «Эта старая черная магия» на «Это старая магия Джека».

Запах власти ударил ему в голову. Он уже видел себя кем-то важным, послом в Италии[13] или на каком-либо подобном посту. Эй, Фрэнк, спустись на землю. Ты всего лишь жалкий тип из Хобокена, никогда не забывай об этом, и даже если они на тебя похожи, они этого не забудут. Семейство Кеннеди вовремя запустит маятник часов.

Питер Лофорд, сидевший в первых ложах, имел на этот счет более трезвое суждение: «Скажем просто, что Кеннеди интересовались живым искусством, а Синатра был наиболее живым из всех искусств».

Синатра недолго будет желанным гостем в Вашингтоне. Джеки не слишком стремилась принимать его. Она не желала, чтобы Белый дом превратился в придаток «Песков». Загулы ее собственного мужа — о них она была определенного мнения. Похождения же его голливудских дружков — совсем другое дело. Очень развратные, очень разложившиеся. Подобного она действительно не любила, особенно этого Фрэнка, который считал, что ему все позволено, и пялился на нее с престранным видом. Он был не очень хорошо образован. И потом — все эти его истории с девушками, проститутками, актрисами, официантками, старлетками, стюардессами, уборщицами. Определенно, он плохо влияет на Джека. Президент не нуждается в этом. Однако в 1963 году после истории с похищением Фрэнка-младшего она отправила ему милую поздравительную открытку. Свежеиспеченная вдова, казалось, смягчила свои претензии.

Когда Первая Леди отсутствовала, эстрадный певец входил через заднюю дверь (у него не было права на честь входа через официальный портал). Не прятаться же ему в мусорные мешки, чтобы повстречаться с Джеком в Овальном кабинете? Ни разу он не летал на президентском самолете и не был приглашен в Кэмп-Дэвид. Фрэнк не должен был думать, что все это потому, что они с Джоном делили одних женщин, Джон спал с Джуди Кэмпбелл, которая также была любовницей Сэма Джанканы. Согласен, благодаря его сомнительным знакомствам он немного помог кандидату от демократов выиграть на западе Вирджинии (он посредничал перед Профсоюзом шахтеров, а это не пустяк). Конечно, 7 февраля 1960 года сенатор присоединился на сцене «Песков» к «Крысиной стае» в полном составе, и песня «Большие надежды» послужила гимном кампании. Разумеется, в Чикаго его роль тоже не была смехотворной. Все это из прошлого. Политика быстро забывает о прошлом. Там Фрэнк попал кого-то сильнее себя. Это ничего не значит — называть Джека «Симпатягой», побывать в Хианнис-Порт[14] (ты что не знал, Фрэнки, — все бывали в Хианнис-Порт?), поплавать на «Милашке Фитце»[15] (вспомни, Фрэнк, уже было почти лето, и однажды ты нацарапал пару слов для Бобби, чтобы он оставил в покое Джанкану, при этом был