следующего. Получивший пайку отходил в сторону, и возвращался назад в барак, или садился на корточки у стенки. Те, кто еще не получил, стояли в строю, и помощники старосты бдительно следили, чтобы к ним не пристроился никто из уже отоварившихся, и не получил пайку по второму разу. Дошла очередь и до меня, кацетник с белой шапкой сморщился, унюхав идущую от меня вонь, прикрикнул:
— Ровнее держи, ровнее! А то не получишь! — и плеснул мне в жестянку баланды. Я отошел, помешивая вонючую коричневатую бурду ложкой, не решаясь попробовать. Я не был голоден, но пренебрегать едой, какая бы она ни была, не стоило, неизвестно, сколько мне еще предстоит здесь провести. Кроме того, пренебрегающая едой «крыса» могла привлечь к себе ненужное внимание.
— Хавай! Жуй-глотай! — неправильно истолковал мои колебания староста. И как углядел? Непрост староста, с ним надо будет поосторожнее. — Это тебе не ляжку друга уплетать. Привыкли там друг друга жрать, а мне с вами возись. И на кой хрен хозяева вас сюда тащат, людоедов, моя б воля, я бы вас всех в расход! Ничего, я из тебя сделаю человека!
Староста еще немного поорал, и переключился на другого. Я, превозмогая отвращение, стал быстро есть баланду, стараясь не сосредотачиваться на вкусе. Все закончили жрать, староста опять всех построил, и, сверяясь со списком в наладоннике, провел перекличку. Он выкрикивал имя и фамилию, народ отвечал: «здесь!». Тех, кто отвечал недостаточно громко, староста заставлял повторять по нескольку раз. Одного вызвал из строя, и поручил заботам своего помощника, тот отвел провинившегося в сторону, и оттуда послышалось мерное «лечь-встать». Когда он называл фамилии, я мысленно вел счет, всего в строю оказалось двести тринадцать человек. Если прибавить к ним старосту и помощников, получается, что в отряде был двести тридцать один человек. Я мысленно присвистнул: по пути к коменданту я насчитал восемь таких же бараков, если все они заполнены, как наш, то население туннеля даже по первым прикидкам превышало численность членов всех Семей, вместе взятых. А ведь был еще второй туннель, мы были в первой его части, самой короткой, длиной в два с половиной километра. Потом туннель выходил на поверхность, там гору пересекало ущелье, через него, на высоте пятидесяти метров от земли дугой выгибались соединяющие обе половинки туннеля эстакады и транспортная развязка. Вторая часть туннеля была длиной около четырех километров. И если в этом туннеле столько народу, то сколько же их во втором?
После поверки всех загнали назад в барак, лязгнул снаружи засов, запирая железную дверь. В крохотное окошко я заметил, что снаружи погасили половину ламп, и туннель погрузился в полумрак. Вот такой у них был «вечер». Староста ушел спать в свою каморку, обитатели барака оказались предоставлены сами себе. Началась ночная жизнь. В свете тусклых загаженных ламп дневного света, которых едва-едва хватало, чтоб разогнать темноту, обитатели барака ссорились, менялись, играли в карты. Некоторые, я бы сказал, больше половины, просто лежали на своих нарах, уставившись в потолок. Уже глубокой ночью я услышал, как где-то в бараке завязалась ссора. Раздраженные голоса звучали все громче, потом кто-то закричал, даже не закричал, а завизжал, как поросенок, крик перешел в хрип и все затихло. Я пытался заснуть, но не мог, все тело чесалось. Барак кишел вшами, не избежал их компании и я. Кажется, я в ту ночь таки не заснул, стоило мне задремать, как укусы проклятых тварей будили меня, и я принимался неистово чесаться. Первая ночь в туннеле оказалась сущим адом.
Удары в рельс разбудили обитателей барака. Наступило «утро», вдоль нар забегали помощники старосты, стаскивая с нар замешкавшихся, пинками и ударами палок они выгоняли всех наружу и строили. Раздали завтрак, кусок хлеба и полчерпака баланды, опять повторился ритуал с построением и перекличкой. На этот раз возле старосты стоял какой-то человек. Этот был одет по высшему разряду — меховые унты, шапка, дубленка, шарф ручной вязки, лицо гладкое, чисто выбритое и упитанное. Начальничек, в общем. Оказалось, что кого-то не хватает, но недоразумение быстро разрешилось. Помощники старосты скрылись в бараке, и вскоре вынесли оттуда окровавленное полуголое тело. Зрелище, судя по всему, было обычным, и пересудов в строю не вызвало. Сверяясь с наладонником — вот он, хай-тек на службе феодализма, староста стал распределять кацетников «по работам», выкликая фамилии. Помощники старосты, они же бригадиры, строили кацетников и уводили. Я, вместе с еще десятком кацетников попал в бригаду говновозов, нашей обязанностью было вывозить бочки-параши. Бригадир повел нас через дверь в соседний туннель, я попал туда впервые, поэтому смотрел и мотал на ус. Этот туннель был пониже, и играл роль склада, как и большой, он был двухполосным, на одной полосе впритык стояли машины, контейнеры, сотни двадцатифутовых контейнеров, вторая полоса оставалась свободной. Нас проводили мимо закутанных в брезент машин, в которых я опознал бронетехнику, я старался запоминать все, мимо чего мы проходили. Фрайман накопил немалую силу, у него было даже несколько танков, о прочей гусенично-колесной стреляющей технике я и не говорю. Бронетранспортеры, тягачи, генераторы, просто тентованные грузовики, было несколько передвижных радиостанций большой мощности, один за другим стояли прицепы-цистерны с горючим. Работали генераторы, было холодно, дул пронизывающий сквозняк. В конце и начале туннеля был виден свет, он не был закупорен, так выхлопные газы от работающих генераторов уносило сквозняком.
Между машин стояла тележка, это и была наша цель. Повинуясь командам бригадира, мы впряглись в тележку, и направились к началу туннеля. Нашей задачей было вытащить все параши от начала туннеля и до конца. Кроме нас была еще одна такая бригада, женская. Женский барак был следующим после нашего, там все с виду было так же, как у нас, только закутанные в рванье фигуры были без бород, да староста материлась простуженным визгливым баском. Нам было запрещено разговаривать с женщинами, или подходить к женскому бараку. Бригадир просветил меня на этот счет ударом палки по голове, когда я неосторожно сделал шаг в ту сторону. Я заметил, что остальные кацетники, проходя мимо женского барака, старались даже не смотреть в ту сторону.
Мы нагружали на тележку бочки, и, надрываясь, катили ее ко второму концу туннеля, тому, что выходил в ущелье. Там мы опорожняли их, наклоняя над пропастью, содержимое выливалось вниз, снег под выгнувшейся дугой эстакадой был желто-коричневого цвета. Назначение оказалось удачным, совершая рейсы туда-сюда, я сделал множество ценных наблюдений. Были еще бригады строителей, бригады сборщиков снега, бригады водовозов. Сборщики снега снаружи привозили сани с бочками, куда забивали снег, вот вам и объяснение убранному снегу в окрестностях. Бочки расставляли в туннеле, снег постепенно таял, воду пропускали через примитивный уголный фильтр. Потом развозили куда следовало — в кухонный блок, ставили бочки в бараках, отвозили во второй туннель. Чистоту в туннеле поддерживали дети, на вид, от двенадцати и до шестнадцати, младше я не заметил. Все грязные, оборванные изможденные, с горящими голодом глазами. Жили они в отдельном детском бараке. С ведрами и швабрами они сновали по туннелю, подбирая мусор, вычищая и вымывая, чистота была идеальная.
Повсюду в туннеле висели портреты Фраймана. Не все бараки были такими, как наш, были и другие, без нар, с двухэтажными кроватями, с небольшими пристроенными кухоньками, с душевыми. Там жила обслуга, те, кто работал на кухне, или прислуживал стражникам. Эти выглядели почище, посытее, ходили в хорошей, добротной одежде. Правда, стражники их все равно называли быдлом. Жилья стражников, кроме вполне благоустроенной казармы у самого выхода, рядом с кухонным блоком, и офисом коменданта, я не заметил, наверняка большинство их жило в другой части туннеля, по ту сторону ущелья. Одна из эстакад была закрыта жестяными щитами и крышей, так что даже в непогоду они могли переходить из одной части туннеля в другую. Под потолком туннеля висели динамики, из них постоянно лилась то бравурная музыка военных маршей, то попсовые шедевры последних лет. Из них же периодически делались объявления. Так, например, исполненный энтузиазма женский голос объявил, что за досрочную сдачу объекта, третью бригаду строителей премируют половинным увеличением пайка на целый месяц.
Строители жили в отдельном бараке, кормили их лучше, чем нас, проходя на обед к нашему бараку, я унюхал аромат гречневой каши из бака возле барака строителей. Наш же обед не отличался разнообразием: все та же коричневая бурда, сухарь, кружка чего-то наподобие кофе. Правда, выхлебав баланду, можно было подойти к еще одному раздатчику, и получить горку вареной картошки непонятного зеленоватого оттенка. Наверное, из мерзлой варили, прикинул я.
Перед обедом нам устроили политинформацию. Опять пришел деятель в дубленке, голос из динамиков добрых десять минут рассказывал нам, как нам сказочно повезло. Снаружи, вне туннеля, лежит мертвый холодный мир, немногие выжившие, жрут друг друга. А тут, в туннеле, мы все накормлены, у каждого есть работа, здесь сохранился Порядок. За все это мы должны быть благодарны Партии, и лично Вождю Фрайману. Потом, повинуясь дирижерским взмахам человека в дубленке, мы дружно скандировали:
— Да здравствует Партия! Да здравствует Вождь!
