После этого нам, наконец, дали поесть. Пока ели, я боковым зрением уловил заинтересованный взгляд одного из кацетников, с которым сегодня возил параши. Он явно чего-то хотел, все время крутился радом. Я даже подумал, что это штатный стукач. Все может быть, вот только чересчур заморенный он для стукача. Доходит дядька, все время кашляет, да и возраст, на вид ему меньше шестидесяти не дать. Я сделал морду чайником и продолжил жрать, я еще не все разведал, из роли выходить было рано.
Прошло три дня. Я понемногу втянулся в размеренный ритм жизни царства Фраймана, даже к постоянным укусам паразитов притерпелся. За эти дни, я побывал на разных работах. Вообще, обитателей барака, в который я попал, использовали, в основном, на тяжелых неквалифицированных работах: переноске тяжестей, выносе параш, развозе воды и все в таком духе. Однажды я даже наружу вышел, вместе с командой сборщиков снега. Вооружившись большими жестяными лопатами, мы сгребали снег, и набивали им стоящие на санях бочки, потом оттаскивали сани в туннель, где бочки сгружала другая бригада, а мы возвращались за новой партией снега. Тот тип, кацетники называли его Профессор, крутился вокруг, я заметил, что он все время старался попасть в одну со мной бригаду. Его внимательный взгляд преследовал меня. Наконец, вечером третьего дня, после отбоя, он влез ко мне на верхотуру. Я специально старался держаться подальше от остальных, поэтому переселился на четвертый уровень нар. Народу там было меньше, из-за духоты и вони там было нечем дышать. Он влез, придвинулся ко мне, и зашептал на ухо:
— Послушайте, молодой человек…
— Че надо? — я развернулся к нему, готовый, если что просто придушить его на месте. В гуле голосов, стоявшем в бараке, никто бы этого не заметил.
— Не ломайте комедию, вы не тот, за кого себя выдаете.
А вот это уже интересно. Видя, что я молчу, он продолжил:
— Одно мое слово старосте или офицеру безопасности, и вас убьют как шпиона. Я схватил его за горло, и сдавил.
— Че ты мелешь, старый хрен! — прошипел я.
— Отпу… отпусти. те. Дайте сказать, — прохрипел он. Я чуть отпустил, и он продолжил, лихорадочным шепотом:
— Я наблюдал за вами. Вы двигаетесь, как кошка, вы сильный, и ловкий. Вы прикидываетесь крысой, но вы не крыса, крысы сумасшедшие, а у вас нормальные глаза, этого не спрячешь. Вы привыкли к другой еде, вас воротит от баланды. Я театрал… то есть был театралом, до того, как все рухнуло. Вы плохой актер, молодой человек. Вас не разоблачили только потому, что никто к вам не присматривался. Даже странно, что вас пропустил комендант, он, как говорят, людей насквозь видит.
— И что? — ответил я нормальным тоном, но горло ему не отпустил.
— А то, что вы пришли сюда снаружи. Пришли сами, по своей воле. Вы хотите собрать информацию, и уйти. Это значит, что у вас есть группа, что вы сумели выжить там, в ледяной пустыне. Или вы пришли с нефтезавода, меня и такой вариант устроит.
— Предположим… — протянул я в ответ, — что ты прав. Чего ты хочешь?
— Заберите меня с собой! А я вам помогу, я тут с самого начала, я все знаю! У меня есть, что рассказать, поверьте! Если я вас сдам, получу прибавку в рационе, или, может быть, перевод в лучший барак. Но я хочу вырваться отсюда. У меня подорвано здоровье, долго я не протяну. А я жить хочу!
Я помолчал, лихорадочно обдумывая услышанное. Если это не провокация, надо соглашаться. Если провокация — тем более. Откажусь, и меня тут же определят в местные застенки, а так, даже если это все игра службы безопасности, значит, сыграем.
— Нам надо поговорить. Не здесь, без свидетелей. Это можно устроить? — ответил я.
— Я попрошу старосту, мы с ним старые знакомые. Он иногда ставит меня на сортировку, попрошу, чтобы вас он тоже поставил.
— Хорошо. Все старик, иди, и больше ко мне на людях не подходи, — я отпустил горло старика. Уже слезая с нар, он прошептал:
— Не идет вам этот образ, молодой человек, у вас десять классов на лбу написаны, — и исчез. Я остался лежать, обдумывая возможные варианты. К однозначному выводу так и не пришел, решил действовать по обстоятельствам, с тем и заснул.
На следующее утро Профессор подошел к старосте, и, угодливо склонившись, зашептал тому что-то на ухо. Тот с недовольной миной выслушал, и кивнул. Профессор жестом подозвал меня, я подошел. Староста удивлено на меня посмотрел, и спросил у профессора:
— Ты уверен? Это ж крыса!
— Зато здоровый. Не сомневайтесь, господин староста, все будет в порядке. Он будет себя хорошо вести, так? — я закивал, да-да, мол, не сумлевайтесь.
— Хорошо, — буркнул староста, — смотри у меня.
Вот так я попал на сортировку. Профессору выдали наладонник, и нас отвели в соседний туннель, где на контейнерах сверху лежали коробки с консервами, мешки и еще тысяча мелочей. Нам предстояло это все разобрать, разложить по контейнерам в соответствии со списком, и внести в каталог. Кроме нас двоих никого поблизости не было, в туннеле работали генераторы, так что можно было разговаривать, не боясь быть услышанным.
Профессора звали Владимир, он настоял, чтобы я называл его Владимир Моисеевич. Он оказался человеком «из раньшего времени». В Союзе он был доктором психологии. Только защитился, как страна развалилась, и он эмигрировал на Землю Отцов. Тут, поначалу, как и все, мыл полы, работал в охране, потом подучил язык, и стал работать почти по специальности, в службе национального страхования. До Песца он жил совсем рядом с туннелем, так что ему посчастливилось попасть в число тех, кого принимали без разбора. Он рассказал мне, как была устроена туннельная жизнь. В первом туннеле, по эту сторону ущелья, жило «быдло», и небольшой штат охраны. «Чистая публика» обитала во втором туннеле. В число «чистых» вошло некоторое количество нужных Фрайману специалистов, инженеры, специалисты по электричеству, компьютерам и связи. Остальная «чистая публика» состояла из его приближенных, которые всем заправляли, давешний хрен в дубленке был одним из них, и стражников. Под занавес, когда Песец уже был в полный рост, к Фрайману прибились вояки остатки разрозненных частей драпавших после поражения в приграничных боях. Это объясняло, откуда у него взялась бронетехника. Все эти персонажи, вместе с семьями, обитали во втором туннеле. Как сказал неоднократно бывавший там Профессор, условия у них там были «райские», у многих отдельное жилье, прислуга из кацетников, женщины, готовые на все, лишь бы не оказаться в бараках. Приближенные к особе Вождя жили отдельно, в бывшем торговом центре над ущельем для них были построены утепленные апартаменты, круг лиц, имевших туда доступ, был строго ограничен.
— И вы не пытались что-то сделать? Как-то помешать? — спросил я у Профессора.
— А что бы вы сделали? С голыми руками на пулеметы? Плетью обуха не перешибешь. Были тут такие принципиальные, да нет их уже.
Оказалось, что были и среди стражников те, кому такие порядки оказались не по душе. Они попытались устроить переворот, но проиграли, и тоже почти все легли. Уцелевшие прорвались через южный выход второго туннеля, и ушли, что с ними было дальше, неизвестно.
Я спросил Профессора о численности. Получалось так, что в первом туннеле жило где-то две тысячи кацетников, включая детей, и восемьдесят-сто стражников, во втором, около тысячи-тысячи двухсот «чистых». Получалось, что у Фраймана было по меньшей мере шесть сотен бойцов. Немалая сила, по нынешнему безлюдью.
За разговором, мы и не заметили как подошло время обеда. Сходили к бараку, получили свою порцию баланды. Есть нам особо не хотелось, мы прямо там, на контейнерах, съели по банке тушенки, стало понятно, почему абы кого на сортировку не ставили. У выхода нас обыскал стражник, даже не побрезговал тщательно прощупать мою одежду, хоть и морщился от запаха. Ни у меня, ни у Профессора он ничего не нашел, но потом я увидел, как Профессор передает старосте две банки кильки в томате. После обеда вернулись на рабочее место, и продолжили возню с коробками.
— Как вы собираетесь уходить, молодой человек? — он упорно называл меня «молодым человеком». Настоящего имени я ему не сказал.
— Попроси своего друга старосту отправить нас с обозом в порт. Там посмотрим…
Целую неделю мы ждали оказии. Все это время я наблюдал, сопоставлял, думал, делал выводы.
