С искаженным страстью лицом опять что-то шепчет ему на ухо обжигающим ртом.
Он отбрасывается в сторону.
– З-замолчи ты! Замолчи сейчас! – с трудом удержи вает он себя от готовых вырваться по ее адресу оскорблений. – О, если бы ты знала, какое ты причиняешь мне сей час зло!
– Зло? Зло? И это за всю мою любовь к нему!!!
– Да, зло! До той минуты, как ты подсела к моему столику, у меня было такое высокое настроение, такое ощущение собственной мощи, такая вера в плодотворность моей идеи! Но вот ты пришла, ты подкралась ко мне, нащупала слабое место во мне и, как змея…
– Никита!!! За что??? Так оскорблять!!! Так поносить!!! И главное, если бы знала за что!!! Остановись, не говори так, опомнись!..
Голос Шибалина шипит:
– Погоди… Погоди'… Да, ты подкралась ко мне… и, как змея, ужалила меня, отравила ядом, самым сильным из всех на земле… ядом страсти… ядом похоти… Сбросила меня с моих высот к себе в низины… И вот… И вот я уже не Шибалин, не сила, не творец, не гений, а ничтожество, жалкий раб самки, 'победившей' меня, червь…
Вера, с беспредельным горем:
– Так позорить меня!!! Так чернить меня!!! Ника, я боюсь тебя, ты сходишь с ума…
Шибалин хватает ее за руку. Говорит шипящим шепотом:
– И ты добилась своего: я уже выбросил из головы свою идею, и вместо нее воображение мое пленяется уже другими картинами, кровь горит другими желаниями… И вот я уже борюсь, я уже не знаю, оставаться ли мне сейчас здесь, на моем общественном, на моем мировом посту, или… же ползти за тобой в нашу… в нашу спальню…
Вера с горечью и вместе с тем мечтательно:
– О, если бы так действовала на тебя только одна я! А то, боюсь, тебя каждая женщина так возбуждает!
– Вера! Прошу тебя… Оставь меня… оставь сейчас… Может быть, то высокое настроение еще вернется ко мне…
Вера ломает руки, вся сжимается:
– Про-го-ня-ет! Уже! Уже прогоняет! Дождалась!
– Вера!
– Хорошо, хорошо, ухожу. Ухожу сейчас, даже не допью этого стакана…
Встает, с мученическим лицом держится за крышку стола, чтобы не упасть.
Шибалин не может смотреть на нее, говорит трудно, раз дельно, в пол:
– Стакан-то… допить… ты можешь…
Вера:
– Теперь уже не хочу… Когда отравил все мое настроение… – С мукой: – И всегда так: лечу к нему жизнерадостная, счастливая, ухожу от него раздавленная, разбитая!!!
Уходит.
Желтинский, все время издали наблюдавший за ней и Шибалиным, подбегает к ней:
– Мы теперь домой? Вера резко:
– Вы домой. А я еще тут посижу. Желтинский обиженно:
– Почему же я один должен домой идти? Почему мне нельзя остаться с вами?
Проходят в дверь с надписью 'Библиотека'.
XIII
В это время Зина подбегает к Шибалину, здоровается, садится, очень волнуется.
– Я видела, я видела, как она не хотела от вас уходить. Все-таки странная особа. Неужели она сама не чувствует? Почему вы не скажете ей всего?
Шибалин морщит лицо трагической гримасой:
– Женщине, с которой живешь, которую когда-то любил, которой, в сущности, многим обязан, вдруг в один прекрасный день взять и объявить, что она уже не нравится, надоела, раздражает, бесит… О, если бы вы знали, Зина, как тяжело это сделать!
– И вы до сих пор ей не объявляли?
– Нет.
– Все откладываете?
– Да.
– А про меня говорили?
– Тоже нет.
– Когда же скажете?
– Теперь уже скоро…
– Напрасно, напрасно, Никита Акимыч, вы тянете с этим. Женщине в таких случаях лучше всего говорить сразу всю правду.
– А если эта правда ее убьет?
– Не убьет. Лучше сразу перенести один удар, чем из водиться постепенно.
– Зина, а для себя лично вы тоже предпочитали бы 'сразу узнать всю правду', если бы оказались в положении Веры?
– Конечно.
Шибалин долго и по-особенному глядит ей в лицо.
– Гм… Ну а я Вере не решился сказать всего. Но вчера не сказал – сегодня скажу. Вообще сегодняшний день, Зина, исключительный в моей жизни, переломный. С сегодняшнего дня ни одна женщина никогда не услышит от меня, как от мужчины, слова неправды.
Зина улыбается.
– Начнете с меня? Шибалин значительно:
– Да, Зина, с вас!
– Мне очень приятно слышать это, Никита Акимыч. Я очень благодарна вам за это.
– Не меня благодарите, Зина! Стечение обстоятельств благодарите! Вы встретились мне на моем жизненном пути как раз в такой момент, когда я пришел к решению и жить, и работать по-новому!
– Никита Акимыч, не скрою от вас: я и радуюсь такому 'стечению обстоятельств', и в то же время печалюсь…
– А печалитесь почему?
– Не могу забыть ее лица, с которым она уходила от вас. На ее лице было написано такое беспредельное горе, что я сама едва удержалась от слез. Теперь-то я вижу, как эта женщина любит вас. И вчерашнее наше решение, Никита Акимыч, сейчас снова заколебалось во мне. Хорошо ли мы поступаем?
– Опять?! Опять колебания!
– Да. Но я не могу, Никита Акимыч, понимаете, не могу! Еще неизвестно, что мы с вами дадим друг другу, а ее-то жизнь обязательно разобьем. Теперь я это знаю.
– Зина! Зачем вы столько времени мучаете меня? Сегодня вы воскрешаете разговор, похороненный нами вчера! До каких пор это будет продолжаться? Тогда лучше давайте сразу, сегодня же, сейчас же покончим со всем навсегда и останемся только хорошими знакомыми!
– Никита Акимыч. Вы думаете взять меня запугиванием? Это что? Ваш обычный мужской прием?
– Тут дело не в 'запугивании', Зина, и, конечно, никаких 'обычных мужских приемов' у меня нет! Просто я чувствую необходимость прийти наконец к какому-нибудь определенному решению, в ту или другую сторону. А то у вас сегодня 'да', завтра 'нет', послезавтра опять 'да'. Так нельзя. Нужно ре шиться на что- нибудь одно. А в вас до сих пор не прекращается борьба! Вы как будто и хотите, и вместе с тем чего-то
