Он повернулся к камере и прокричал приподнято:
– Вот на этой тревожной и волнительной ноте мы и закончим наше короткое интервью для всемирного выпуска новостей!
Неутомимая Эльвира отыскала и привела к нам еще одного специалиста, на этот раз не ученого, а отвечающего за ресурсы, так она объяснила туманно. Наш коллектив все разрастается, а люди науки не должны ломать головы, где достать необходимое оборудование и сверхточные уникальные приборы, для этого есть свои профессионалы, что знают все норы на планете.
Уваров, специалист экстра-класса в этом жанре, силен и красив, хотя ему что-то за шестьдесят, успешен в бизнесе, и к нам пришел работать вовсе не из-за высокой зарплаты, а чтобы применить свое умение логистика.
Эльвира сообщила по секрету, что, вообще-то, его начинают избегать, а кое-кто перестает приглашать в приличное общество. В отличие от всех своих ровесников, Уваров еще не сделал ни одной пластической операции, что в наше время грубейший моветон. Единственное, где в нем поработала медицина, – это зубы. Да и то не потому, что следовал за модой и поставил себе две пластинки, верхнюю и нижнюю, вместо устаревших отдельных зубов, а просто заменял испорченные зубы.
В древнюю старину, лет так десять тому, темная масса отсталого народа все еще хихикала над теми, кто делал утренние пробежки, занимался с гантелями, посещал фитнес-залы, соблюдал диеты, пользовался ботоксом, вставлял имплантаты, делал пластические операции, но эта темная масса таяла, все больше было перебежчиков в стан передовых и продвинутых, и однажды колесо перевернулось: стало неприлично как раз не делать операции по омоложению.
В отличие от прошлого времени, когда эта темная масса травила и насмехалась над делающими операции, сейчас над биоконами никто не смеется, никто их не высмеивает. Их попросту не принимают в свой круг, что естественно. Не принимали и раньше, но тогда биоконы были в абсолютном большинстве, а сейчас многих страшит сама возможность попасть в число тех, кто считается как бы отбракованным.
Поглядывая в его сторону с легкой насмешкой, она шепнула мне, что он хоть и сильнейшей в своей области, но, похоже, просто не соображает, что живет уже в другом мире. В его времени пластическая хирургия была все еще бзиком отдельных придурков, настоящие мужчины никогда до нее не опустятся, как не сменят коней на автомобили, а шпаги на пистолеты.
Люцифер ревниво прислушивался к нам, глазки горят, когда смотрит на Эльвиру, подобострастно хохотнул и напомнил, что когда-то на осмелившихся в коротких юбках выйти на улицу смотрели как на шлюх, проституток, шалав, с которыми неприлично не то чтобы в кафе, но даже оказаться рядом. Потом, когда короткоюбочных стало больше и еще больше, произошел переворот: короткие стали нормой, а в длинных с подачи короткоюбочных ходят, как вы понимаете, отсталые дуры, дурищи и совсем уж набитые.
– Нашему нынешнему сотруднику, – подсказал он, – нужно просто раскрыть глаза.
– На что? – спросил я.
– Что он отстал от жизни, – авторитетно сказал Люцифер.
Эльвира вздохнула, а Корнилов подошел, послушал, сказал авторитетно:
– От жизни – это от моды? С Уваровым это не прокатит. Плевал он на моду. Как и я, кстати.
Люцифер сказал обиженно:
– Тогда зачем подтяжку лица делал? Не для того ли, чтобы выглядеть моложе?
– А мода при чем? – спросил Корнилов. – Да плевал я на нее с высокого дерева! Когда я стал видеть в зеркало помолодевшую морду, я и работать стал больше. Так, как положено с такой мордой. С подтянутой мордой я сам стал подтянутее! И спину стал держать прямее, и пузо втягиваю без всякой липосакции… Но, главное, работаю больше.
Эльвира сказала лукаво:
– Точно без липоксации? Фигура у вас просто, как у бодибильдера.
– Точно, – сказал Корнилов польщенно. – Но наметил во время отпуска пройти курс. Килограммов пять нужно убрать с боков и пуза.
Как быстро меняется мир, мелькнуло у меня. Вчера имплантники были предметом насмешек и снисходительного презрения, а сейчас уже все, кто переделывает лицо, накачивает губы, вставляет имплантаты в сиськи и прочие места – передовые и прогрессивно мыслящие люди. А вот те, кто тыкал в них пальцем и тупо гыгыкал – остались в прошлом. Они все еще есть, но теперь понятно, что это самые тупые, ограниченные и косные люди, вне зависимости от их пола и возраста. Им оставаться в прошлом, с ними стесняются общаться, стараются избегать контактов, как в прошлом сторонились бомжей и вшивых нищих.
А теперь вот распространяется твердое убеждение, что брать их в сингулярность не следует, какие бы они хорошие ни были, как бы не кормили бродячих собак и не подбирали выпавших из гнезд птенчиков.
К Уварову потянулись с листочками запросов, кому что надо и в каком количестве, он деловито сосканил перстнем, кивнул, лицо приняло деловитое выражение.
– Это все нетрудно, – сказал он. – Надеюсь, у вас будут и посложнее запросы. А то как-то скучно с вами.
– И спать с нами хочется, – добавил в тон Люцифер.
Уваров посмотрел на него свысока.
– Это у вас этот… как его, юмор?.. Ничего, скоро юморить перестанете…
Он произнес так зловеще и с подтекстом, что Люцифер испуганно оглянулся по сторонам, словно кто-то уже подкрадывается с занесенным над головой топором.
– Чего это вдруг?
– Перестанете? – спросил Уваров.
– Ну да… Ничего я не перестану!
Уваров вздохнул:
– Тогда жаль вас будет потерять из рядов этого великолепного коллектива. Как я слышал, дураков здесь не держат.
Люцифер сказал обиженно:
– Юмор, по-вашему, дурость?
Уваров поглядел на него свысока.
– Мальшик, а назовите-ка юмористов… давай самых великих и известных, которыми восторгались совсем недавно… Неважно, эстрадники или писатели! Давайте-давайте!.. А теперь скажите, сколько из них осталось. Нет, не померли, их не убили. Да только уже не острят. Почему, не задумывались?
Люцифер подумал, усердно морщил лоб и двигал бровями, наконец сказал рассерженно:
– Ладно, скажите, если вы как-то и зачем-то задумывались!
Уваров отмахнулся:
– И я не задумывался, это же очевидно. Юморение – признак незрелости ума. Подростковость, детское бунтарство, когда воюют против усего, высмеивая и снова высмеивая. Но подростки, бывает, взрослеют… Вы об этом слышали? Правда?.. как странно… Тогда еще не все потеряно. В общем, взрослые не острят.
Вертиков сказал издали:
– А вот Люцифер острит. А уж куда взрослее!
Уваров отмахнулся:
– У него развитие ребенка.
Вертиков спросил с удовольствием:
– Хотите сказать, что он дурак?
Уваров посмотрел на надувшегося Люцифера и покачал головой:
– Разве все ребенки дураки?
– То ребенки. А если взрослый на уровне ребенка, то дурак?
Уваров широко улыбнулся:
– Это вы сказали, не я. Значит, с вами не все потеряно.
Люцифер все еще морщит лоб, Уваров посматривал снисходительно, память у него прекрасная, помнит всех известных юмористов еще с начала падения коммунизма, тогда их развелось особенно много, почти все и сейчас еще живы, но их острение продолжалось всего несколько лет, потом угасло. Один-два сумели
