Потому что после «затем» вырисовывается вообще нечто невероятное, шокирующее, пугающее, отвратительное и прекрасное…
Меня била дрожь, сердце стучит, сбиваясь с ритма, кровь то приливает к голове жаркой волной раскаленной магмы, то всего окунает в холод космического пространства. Я кое-как поднялся на дрожащих ногах и, цепляясь за стену, вышел из кабинета.
Яркий жизнерадостный свет ударил в глаза, заставив болезненно сощуриться. Все трудятся, как муравьи, только Кириченко стоит посреди зала и вопрошает в пространство:
– Хто здесь поставил калибратор? Хто, я спрашиваю?
Никто не отвечал, наконец Кириченко мирно посоветовал:
– Пусть Улугбек отнесет на место, ему делать нечего…
Кириченко повернулся, отыскал взглядом невысокого коренастого парня, принятого на работу Эльвирой пару дней назад.
– Это ты Улугбек?
– Я…
– Быстро убери здесь, – распорядился Кириченко. – Потом отнесешь эту штуку, но сначала подмети. Да побыстрее, после битвы на Калке двигаетесь, как замороженные мухи!..
Улугбек смотрел на него исподлобья.
– Я?.. Почему подметать должен я?
Кириченко патетически удивился, всплеснул руками:
– А хто? Забыл, кто отступил на Калке?.. Смотри, морда, мы тебе еще Куликовскую припомним и потребуем возврата дани за триста лет!..
Улугбек засопел, но покорно взял калибратор обеими руками и понес, откинувшись назад всем корпусом.
Люцифер сказал с укором:
– Что ты его Калкой шпыняешь?.. Может, и не было никакой Калки, если верить новохренологам.
– Если верить, – отрезал Кириченко. – А я не верующий, я – знающий! Знание – сила, а Украина всегда побеждала, еще до фараонов!
– А что, Калка точно была?
– Не знаю, – отрезал Кириченко. – Много знать вредно, полысеешь. Мы должны знать не многое, а нужное!
Вертиков спросил коварно:
– А что в данной ситуации нужное?
Кириченко посмотрел на него волком:
– Вон шеф слушает, а ты хочешь, чтобы я брякнул невпопад? Да он же меня заест! Нет уж, сам отвечай на такие опасные вопросы.
– Так это ж я задал!
– Вот сам и отвечай.
Я вернулся в кабинет, выключил комп, пароли паролями, а так надежнее, сказал всем, что скоро вернусь, и отправился в ближайший сквер, что через дорогу, ступая так осторожно, словно на голове у меня кувшин с водой, но это страшусь спугнуть дерзкую и неожиданную мысль, что пришла как бы сама по себе, хотя теперь понимаю, сами не приходят.
И не только мысль, но и это состояние уверенности и даже всесилия, так важное вообще, а в данном случае – особенно.
По улице прошли лесенкой три поливальные машины, я отпрыгнул от края, нырнул в подземный переход и через пять минут уже был в сквере, где сошел с асфальтированной дорожки и некоторое время бродил по мягкой земле, всматриваясь в мир малых величин.
По траве прыгают мелкие кузнечики, пролетел жук, а вон пробежал муравей с добычей в жвалах. Я осторожно прошел за ним, ага, вон и норка, откуда выпрыгивают эти блестящие, закованные в черный хитин тела, похожие на рыцарей в грозной броне.
Я присел, сосредоточился и вперил взгляд в одного фуражира, их легко отличить по фигурам от солдат или рабочих, что бежит налегке и, подняв усики, щупает очень плотный для него воздух, почти такой же плотный, как для нас вода.
Фуражир бежит не слишком быстро, он в поиске, я напряженно смотрел на него и внушал, что вон там, если резко направо, лежит очень лакомая добыча…
Муравей бежал, ничего не замечая, только сяжки задвигались чаще, потом остановился, потоптался в нерешительности и… свернул направо.
Несколько мгновений я смотрел тупо, еще не веря себе, муравей все еще бежит ровно и напористо, деловой такой солдатик, он же и работник, никаких суетливых скачков в стороны, как у лазиусов, прямо и прямо…
Я спохватился, сейчас добежит, ничего не обнаружит и обругает меня последними словами, гад, обманул, прикололся над младшим братиком, свинья, и морду не набить такому здоровому…
Ему оставалось с десяток сантиметров до указанного места, я торопливо выхватил сладкий батончик с эль-карнитином, сорвал обертку и, отломив приличную крошку, успел опустить на землю как раз в тот момент, когда он добежал.
Тетрамон даже отпрыгнул, когда с неба спустился этот утес, целая гора, быстро и настороженно ощупал сяжками, попробовал на вкус, я видел, как старательно отпилил зубчатыми жвалами крошку по размеру, чтобы легко унести, ухватил и понесся обратно еще быстрее, чем бежал сюда, но в этом ничего удивительного, тяжело нагруженные добычей муравьи всегда бегут быстрее, чем порожняком.
Я распрямился, чтобы не привлекать внимания прохожих, чего это мужик сидит на корточках рядом с тротуаром, срать сел, что ли, ох уж эти современные революционеры, то ли политик, то ли эстет-художник, оглянулся на далекую норку муравейника.
Что-то со зрением моим стало, увидел вдруг ее так четко, словно сижу перед нею и рассматриваю в лупу, каждая песчинка блистает, как четко ограненный бриллиантик, никогда не обращал внимания, хотя и знаю про кристаллическую структуру, но как это, оказывается, красиво…
Муравей добежал до норки, по дороге покрикивая феромонным голосом насчет добычи, и все фуражиры в пределах слышимости разворачивались и бежали в указанном направлении. А когда нырнул с разбега в норку, сбив с ног куском спортивного питания встречного раззяву, оттуда вскоре начали выбегать возбужденные и быстрые добытчики.
Я проводил их взглядом, все понеслись по следу, оставленному первым, витаминизированная штука с эль-карнитином явно очень даже пришлась по вкусу, перевел дыхание и медленно пошел через сквер обратно.
Мистер Педерсен извинился, что вчера не прибыл, срочная работа перехватила на полдороге, но сейчас он полностью в моем распоряжении. И если у меня есть что-то новое, то готов это выслушать в первую очередь.
Я помялся, сказал осторожно:
– На мой взгляд, происходит в некотором роде революция… Или не революция, а эволюция, так вернее… нет, развитие. Качественный скачок.
Он переспросил:
– Мутация?
– Нет, хотя мутация очень удобный термин, им можно объяснить все, что угодно. Но это можно сравнить разве что с человеком, который в четырнадцать лет абсолютно уверен, что все девчонки дуры и он никогда не женится, но на следующую ночь вдруг начинает сниться такое, что и подумать стыдно, а утром просыпается с мокрым пятном на простыне и новыми мыслями, изменившимся мировоззрением…
– Сверхсущество взрослеет?
– Именно, – поддержал я. – Именно оно взрослеет! А у нас это проявляется в том, что начинаем видеть и понимать то, что раньше было скрыто.
Он сказал взволнованно:
– Да-да, это же так замечательно, когда можно предугадывать землетрясения! Или нашествие саранчи…
