Он сказал саркастически:
— Тогда уж, если по справедливости, надо и всех заключенных тоже… в сингулярность! Ну и что, если воры, убийцы, насильники?.. Если, скажем, на Джоне Джексоне шесть убитых школьниц, которых он изнасиловал и убил особо зверским способом, то разве это закрывает ему путь в сингулярность?
Я смолчал, вопрос вообще-то риторический. Не настолько я демократ, чтобы таких считать людьми со всеми правами. Честно говоря, я бы вообще закрутил гайки потуже, а расстреливал гораздо чаще, но, насколько понимаю, на самом деле речь идет не о заключенных в тюрьмах.
Он усмехнулся той кривой усмешкой, к которой я привыкал так долго.
— Вы прекрасно видите, что именно у нас абсолютно безразлично, кто вы по национальности, расе и какой цвет вашей кожи. У нас нет того унижающего белых и черных одновременно правила, когда белому принято в законодательном порядке давать черного напарника, когда во всех учреждениях и учебных заведениях оставляют места для чернокожих и мексиканцев… тем самым молча ставя их на уровень граждан второго сорта. У нас если и есть дискриминация, то лишь по интеллектуальному признаку, то есть дураков на работу не берем. Хоть белых, хоть черных, хоть желтых…
— Ну, это да…
Он усмехнулся каким-то воспоминаниям, сказал вполголоса:
— Теперь вы понимаете, почему я тогда остановил ваши усилия взять под полный контроль нелегальную, а также легальную миграцию в Европу?
— Да, — пробормотал я. — Да…
— Не успеют, — сообщил он буднично. — Просто не успеют. Сейчас всего лишь марокканские негры смешаются с французскими… пусть даже не французы и не знают, что они негры, но для нас они все негры. Без различия на расы!
— Ну да, — сказал я услужливо, — у нас только две расы: умные и… прочие.
— Вот-вот, — закончил он уже жестче, — но мест в нашем Ноевом ковчеге на всех не хватит.
Я смолчал. Насколько понимаю ситуацию, мест вообще бы хватило. Но хозяин нашего ковчега полагает, что в новый мир следует брать только «чистых».
Я вел переговоры с начальниками отделов в странах Восточной Европы, когда раздался звонок, вспыхнул центральный экран. Огромное лицо Кронберга выдвинулось и повисло в воздухе, четкое и реалистичное настолько, что можно потрогать и ощутить как упругость кожи, так и щетину на подбородке.
— Юджин, — сказал он коротко, — немедленно ко мне. Это срочно.
Я кивнул, а многочисленным лицам с двух десятков экранов сказал строго:
— Задание вам понятно? I’ll be back скоро, к тому моменту подготовьте варианты решения проблемы. Это тоже срочно.
И хотя по-английски правильнее «I’ll come back», но с легкой руки героя спонсируемого нашей организацией фильма крылатым стало именно это выражение.
К кабинету Кронберга с разных сторон сходились начальники отделов высшего эшелона. Лица встревоженные, у меня сердце тоже колотится, но заставил себя улыбаться.
За спиной Кронберга на экране сильно увеличенное устройство, я не силен в технике. Но рассмотреть не успел, он нетерпеливым жестом указал всем на кресла, я с сочувствием смотрел на его сильно осунувшееся и постаревшее лицо.
— Есть новость, — произнес он достаточно бодро, глаза оставались серьезными, а лицо так и вовсе кажется мрачным. — Получены пригодные для использования коммуникаторы седьмого поколения.
— Как это… пригодные? — переспросил Штейн с непониманием.
— А вот так.
— Но специалисты уверяли…
— Сейчас они уверяют иначе.
— Уверяют, что седьмого? — спросил Штейн. — Но ведь это еще невозможно! Даже на закрытом для всех предприятии идет пока только пятое…
Кронберг поморщился.
— Все это верно. В массовое производство пускать нельзя, это опытные образцы. Из тысячи один получается годным, так что он по цене авианосца. И пока неизвестно, каким способом уменьшить.
— Уперлись в потолок миниатюризации? — спросил Гадес понимающе.
Кронберг не удивился очевидному вопросу, Гадес вообще бывает на редкость тугодумным, кивнул.
— Современная технология уперлась в потолок. Чтобы двигаться дальше в миниатюризации, потребуется переход на иные носители и трехнанометровый процесс, но для этого нужно разработать принципиально новые технологические методы. Что мы имеем? Новый уровень рано или поздно будет достигнут. В сотнях институтов напряженно работают над переходом на иные подложки, разрабатывают новые методы записи… но это случится через три-четыре года. Может быть, через два-три. Вы готовы ждать?
Штейн буркнул:
— Я бы подождал.
Данциг покачал головой.
— У нас нет времени, к сожалению.
Гадес добавил с иронией:
— К тому же при переходе на новый технологический уровень эти чипы резко подешевеют. И станут доступны слишком многим…
Мне показалось, что при этих словах даже Штейн сразу сменил ориентацию и сказал бодро:
— Да-да, я тоже за немедленное испытание. Какого размера эти чипы, с грецкий орех?
— С виноградину, — ответил Кронберг. — Спелую.
— Дикую?
— Ну что вы, как можно! Лучших сортов.
Штейн горестно вздохнул, посмотрел на Кронберга с подозрением и добавил:
— Бьюсь о заклад, эта виноградина в грозди еще и самая крупная.
Кронберг сдвинул плечами.
— Что делать… Но вы можете подождать. Наши специалисты усиленно разрабатывают новые методы записи, и наш чип-коммуникатор будет уменьшен сразу до размеров макового зерна.
— Когда это произойдет?
— На промышленную основу поставим через три-пять лет, но для вас можем отобрать прямо из лаборатории годные образцы.
— Когда?
— Уже через год-два.
Штейн подумал, сказал великодушно:
— Нет уж, я тогда как и все.
Кронберг обвел всех взглядом, голос прозвучал напряженно:
— Как уже сказал, все ищут способ обойти предел, экспериментируют с новыми материалами, но из полученных по старой технологии два коммуникатора из каждой тысячи все-таки соответствуют нормам. Я велел доставить все годные ко мне в кабинет. Лично я готов испытать на себе…
Гадес спросил тревожно:
— А мы?
— По желанию, — буркнул Кронберг. Он поморщился, сказал раздраженно: — Успеха не обещаю. Самое худшее, что может быть, чип просто не сможет преобразовать электрические сигналы в понятные нам образы. Но если вдруг сможет, наша жизнь значительно облегчится.
Штейн поинтересовался осторожно:
— Хотя бы на мышах испытали?
— Даже на кроликах… — заверил Кронберг, — …собирались. Думаете, у нас есть время? Или мы готовы допустить толпы народу к сверхзасекреченным исследованиям? Вы знаете политику нашей
