– Жаль, что нет другого варианта… но, за неимением более земного решения… мы согласны. Однако…
Император насторожился.
– Что еще?
Тамплиер сказал четко:
– Вы не поведете крестоносное войско. Командование должно перейти в другие руки.
Император запротестовал:
– Я не могу передать вам управление армией!
Тамплиер покачал головой.
– Нам это и не нужно. Передайте кому-то из своих, кого не коснулся вердикт папы об отлучении.
Император застыл только на миг, затем лучезарно улыбнулся.
– Согласен. Прекрасно, я иду и на эту уступку… Надеюсь, вы останетесь на дружеский пир?
Оба тамплиера разом поднялись, а госпитальеры встали позже на секунду.
– Спасибо, – сказал тамплиер с холодком, – но нас ждут.
Госпитальеры тоже поклонились с видом крайней неприязни к человеку, которого отлучил от церкви папа.
– Нас тоже. Извините, мы спешим.
Они вышли с торопливостью, словно каждая лишняя минута пребывания в обществе отлученного от церкви императора пачкает их души и приближает к геенне огненной, где уготовано место всем отлученным.
Когда они вышли и двери за ними закрылись, император проговорил задумчиво:
– Армию я, конечно, передам… гм… пусть во главе едет герцог Гардингер. Он достаточно представителен, выглядит важным и достойным. Это хорошо…
Манфред сказал с ухмылкой:
– А если и подстрелят, то не вас, Ваше Величество!
Император захохотал.
– Все верно, дорогой друг, все верно… Так, значит, вы делите палатку с этим рыцарем, что подсказал такое изящное решение?
Тангейзер поклонился как можно более учтиво, а Манфред сказал добродушным тоном:
– Раньше делил, но сейчас он с другими доблестными рыцарями охраняет город.
– Отлично, отлично…
– Ваше Величество, – напомнил Манфред, – а еще он прекрасный поэт и певец. Лучший миннезингер Тюрингии!.. Во всяком случае, я его таким считаю.
Император сказал с легкой усмешкой:
– Я вполне доверяю вашему мнению, дорогой друг, хотя вам медведь не только на ухо наступил, но и по второму тоже потоптался… ха-ха!.. Но я ваш намек понял, мы послушаем новые песни вашего друга на пиру… Вы не против, доблестный друг?
– Тангейзер, – ответил Тангейзер торопливо. – Генрих фон Офтердинген.
– Я помню, – ответил император добродушно. – Добро пожаловать на пир, доблестный Тангейзер.
– Ваше Величество, – вскрикнул осчастливленный Тангейзер, – я безумно благодарен вам за доставленное счастье!
Император усмехнулся.
– Пир еще впереди.
– Я уже за столом, – сказал Тангейзер. – И уже пирую!
Манфред сказал с непонятным выражением:
– Поэты, Ваше Величество, склонны к иносказаниям. Даже я не всегда улавливаю, что он имел в виду.
Император обронил с добродушной усмешкой:
– Я улавливаю.
– Потому что вы тоже поэт, – сказал Тангейзер.
– Ну-ну, – сказал император поощрительно.
– Приятно удивило, – сказал Тангейзер, – странное для германца сочетание чувственности с темой долга и верности слову! И вам это, как ни странно, удалось.
– Я сам странный германец, – ответил император, – родился и жил в чувственном южном Палермо, где полно иудеев и сарацин с их образом жизни и культом наслаждений плоти… А долг и верность слову – это от сути германской нации. В общем, встретимся на пиру!
Манфред взял Тангейзера крепко за локоть, вывел и прошептал:
– Императору не докучай.
– Да я разве…
Манфред стиснул локоть и сказал еще тише:
– Императору ничего не нужно объяснять долго. Он все хватает на лету, а долгие разговоры, когда уже все понятно и все сказано, его раздражают.
Тангейзер пробормотал:
– Именно потому он так много и успевает… Подумать только, знать столько языков!.. Читает старые рукописи диких иудеев и сарацин, у них же вообще даже букв нет!
Манфред усмехнулся, сказал уже громче:
– Иди, приготовься. За тобой придут.
Пир закатили настолько шикарный, что уже по нему чувствовалось: все это остается, а они прямо из-за столов поднимутся в седла и выступят в трудный поход.
Тангейзер чувствовал грозную музыку, разлитую под сводами зала, и хотя ее слышит только он один… а может, и не только он, она не становится тише.
Манфред усадил его рядом с собой, что Тангейзеру льстило, но одновременно он чувствовал себя возле старого рыцаря некой птичкой Божьей, что чирикает себе беспечно да зернышки клюет на дороге, ну, понятно, что там за зернышки, а вот Манфред знает о мире чудовищно много, словно смотрит на него сверху, аки орел поднебесный.
Возможно, таким и должен быть советник могущественного императора Священной Римской империи германской нации, как полностью звучит титул Фридриха, видеть не бескрайние просторы неведомых земель, от которых замирает дух, а проплывающую далеко внизу карту с четко очерченными границами королевств, графств, а также чужих империй.
Император и эмир Фахруддин ибн ас-Саих сидят за одним столом и живо разговаривают, как старые друзья, шутят, смеются и ведут себя так, словно они и росли вместе.
Тангейзер жадно присматривался к ним, а когда увидел, как молчаливые слуги подливают им в чаши красноватый напиток, с некоторым смятением поинтересовался у Манфреда:
– Они что… пьют?
Манфред сдвинул плечами.
– А тебе что?
– Да так… эмиру же нельзя?
Манфред буркнул:
– Почему? Здоровье ему позволяет. Кроме того, может быть, они оба пьют шербет!
– Не похоже, – шепнул Тангейзер. – Я слышу запах вина…
– Дьявол побери твой чуткий нос, – сказал Манфред беззлобно. – Да хотя бы и так, тебе что?
– Не ругайтесь, – попросил Тангейзер смиренно. – Я думал, в исламе с этим очень строго…
– Правильно думал, – ответил Манфред. – А ты не заметил, что здесь мы сами пьем меньше, чтобы не становиться посмешищем для местного населения? Все-таки пьяный… гм…отвратительное зрелище!
– Тем более, – сказал Тангейзер. – Но мне показалось, что эмир пьет тоже.
– Показалось правильно, – ответил Манфред смешливо.
– Но как же запрет…
