В тени цитадели расположились тесно друг к другу лавки, где продается всякая мелочь тем, кто лишь посетил Иерусалим и что-то хочет увезти на память, а дальше вся улица отдана крохотным мастерским, лавкам, даже сверху все перекрыто между домами толстым полотном, закрывая от солнца и дождей, если они бывают в этой странной, прокаленной на солнце стране.
Он долго бродил там, а по возвращении слагал песни, странные и неровные, с рваным ритмом, такие непривычные для слушающих друзей.
– Может, – предложил как-то Вальтер задумчиво, – просто его прибить, чтоб не мучился?
– Лучше всего, – поддержал Константин, – а то он даже про женщин сказать по-человечески не может! Бред какой-то…
– Сладость губ, – возразил Тангейзер возвышенно, – упругость грудей, острота женских взоров и красота моей поэзии понятны лишь знатоку.
Вальтер сказал саркастически:
– Знатоку – это тебе, Тангейзер?
Тангейзер ответил скромно:
– А разве еще в нашем войске есть хоть один, кто смакует пищу? Нет, вам лишь бы ухватить кое-как зажаренный кусок мяса и проглотить, аки волки!
– А ты?
– Я? – изумился Тангейзер. – Что я, умный и чувствительный человек… а поэты обязаны быть чувствительными!.. везде ищет тонкую красоту. Тот же кусок мяса можно просто проглотить, как вон делает Константин, а можно старательно отбить, чтобы стал мягче, прожарить, потом полить аджикой, посыпать перчиком, обложить горькими травами…
– Замолчи, – взмолился Константин, – я уже начинаю слюной захлебываться!
– То-то, – сказал Тангейзер победно. – Так и с женщинами. Можно просто поиметь, а можно понаслаждаться… Медленно, неспешно, не пропуская ни одного сладкого мгновения…
Карл проворчал с достоинством:
– Можно, но это как-то не по-мужски.
– Почему? – спросил Тангейзер.
– Не знаю, – ответил Карл в раздражении. – Не по-мужски, и все! Вон папа хочет подгрести под свою власть Южную Италию, сарацины отдали еще не всю Святую землю, а ты… наслаждаться в постели!
Тангейзер хмыкнул.
– Могу и не только в постели.
– Тьфу на тебя!
– На меня можешь, – ответил Тангейзер с достоинством, – лишь бы не на песни.
– А на песни, – сказал Карл ожесточенно, – трижды тьфу-тьфу-тьфу… Какой ты, такие и песни.
– Грубые вы, – ответил Тангейзер со вздохом.
Манфред иногда навещал рыцарей, поселившихся в Иерусалиме, расспрашивал, как им здесь. Тангейзеру казалось, что советник императора преследует какую-то еще цель, кроме простого желания помочь обустроиться тем людям, которые символизируют, чей это теперь город, но пока понять не мог, что Манфред или даже император замыслили.
– Я бы посетил Собор на Скале, – сказал Тангейзер и добавил, демонстрируя знания: – Он же мечеть Омара или аль-Акса…
Манфред усмехнулся, наивная хитрость молодого поэта видна издали, сказал с интересом:
– Ты же сопровождал императора, когда он туда заходил?
Тангейзер помотал головой.
– Нет-нет! Когда он погнал священников… Я тоже не решился.
– Почему?
– Не знаю, – признался Тангейзер. – Как-то стало… сам не понимаю. Но не вошел.
Манфред рассматривал его очень внимательно, Тангейзер ощутил себя маленьким и несчастным под его испытующим взглядом.
– Иерусалим, – сказал Манфред, – одинаково священный город для иудеев, сарацин и христиан. Но все-таки ты ж христианин? Зачем тебе мечеть?
– Не знаю, – признался Тангейзер. – Но есть же в исламе некая тайная сила, что в такой короткий срок покорила столько стран и народов?.. И сарацин стекается поклониться мечети Омара больше, чем христиан или иудеев!
Манфред пожал плечами.
– Хорошо, но без меня не ходи. Я не хочу, чтобы на свете стало одним певцом меньше по его дурости.
Тангейзер сказал обидчиво:
– Почему дурости?
– Ладно, по незнанию, – ответил Манфред. – По незнанию чужих обычаев легко оскорбить человека, не слыхал?
– Буду рад, – ответил Тангейзер льстиво, – посетить в вашем обществе.
– Лиса, – сказал Манфред с неодобрением. – Хотя… ладно, я закончу тут дела, еще на полчаса, а потом отведу тебя.
Тангейзер сам не мог бы сказать, когда у него возникло это навязчивое желание посетить мечеть Омара, но еще с первого дня в Иерусалиме в какую бы сторону света он ни смотрел, то либо видел эту мечеть, то чувствовал ее за спиной, исполинскую и таинственную, целиком поглотившую своим победным величием то место, где когда-то стоял храм, воздвигнутый Соломоном.
Но и мечеть прекрасна, просто ее возвели люди с другим вкусом, другой культурой и другим видением прекрасного, она необычна и ужасающа, как видение грозного льва для человека, привыкшего видеть только собак и кошек.
Манфред справился даже раньше, чем обещал, и они поехали верхами по узкой улочке в ту сторону. Манфред сообщил, что эта улочка называется Давидовой, потому что по ней ходил тот самый Давид, великий царь.
Даже им, двум могучим крестоносцам на огромных тяжелых в броне конях, трудно протискиваться по улочке, где и так тесно от множества паломников, среди которых сарацины, христиане, а в их толпе выделяются одеждами священники всех религий и мастей, также там ведут осликов, верблюдов, даже прогнали стадо коз…
Мечеть приближалась, огромная и величественная, с золотым куполом, но Манфред перехватил восторженный взгляд Тангейзера и сказал суховато:
– Вообще-то мечеть Омара вовсе не мечеть, а купол, специально построенный отвоевавшим Иерусалим у христиан-византийцев халифом Омаром над местом, где находилось сердце Храма – Святая Святых и главный жертвенник.
– С чего он… так?
– Потому что сарацины чтут сердце Храма не меньше христиан, – ответил Манфред.
Тангейзер молча смотрел на золотой купол с полумесяцем на вершине, что приближается к ним с каждым шагом.
Манфред начал рассказывать, что именно здесь, на горе Мориа, Авраам готовился принести в жертву своего сына Исаака. Здесь же однажды царю Давиду на вершине горы Мориа явился ангел Господень, держащий в руке обнаженный меч, занесенный над Иерусалимом. Нога ангела коснулась вершины скалы, которая навеки почернела и оплавилась. Чтобы искупить свой грех, царь Давид воздвиг на этой скале алтарь-жертвенник.
Позже его сын, мудрый Соломон, построил на этом месте огромный храм, где хранился легендарный Ковчег Завета. Но вавилонский царь Навуходоносор захватил Иерусалим, разрушил храм Соломона, и хотя потом его несколько раз восстанавливали, но однажды на восстановление сил уже не хватило.
Мусульмане же утверждают, что Мухаммад ангелом Гавриилом был внезапно перенесен на волшебном животном в Иерусалим, на скалу Мориа. Здесь над пророком разверзлись небеса и открылся путь, приведший Мухаммада к трону Господа. Этой ночью Мухаммаду открылись правила мусульманской молитвы. Сегодня мечеть «Куполом Скалы» отмечает то место, с которого Мухаммад вознесся на
