разглядывал медленно, словно смаковал хорошее вино.
Берта с крупными невинными глазами ребенка, маленьким пухлым ртом и огромным цветком лилии в волосах, однако грудь крупная, колышется под платьем из тонкой ткани из стороны в сторону при каждом движении, а когда она соскочила с каменной скамьи, лихо подпрыгнула почти до подбородка, прочертив изнутри платья две дуги.
Зато Агая игривая и белозубая, все время смеется и говорит щебечущим голосом, рот у нее большой, как у лягушки, полный, губы сочные и вздутые, как спелые вишни, глаза во время смеха хитро щурятся.
Тело у нее не столь роскошно, как у Берты, и не столь сочно-непорочно, как у третьей, Кугинды, однако в ее грации своя бесстыдная прелесть. Он сразу ощутил, что ей очень понравится с ним развлекаться самым непристойным образом, она уже сейчас поглядывает на него так, будто лежит под ним, раздвинув ноги…
Заметив, что он уже проснулся, Берта принесла некий странный музыкальный инструмент, Тангейзер с удивлением узнал в нем харди-гарди, только какой-то совсем архаичный, вроде хелиса, корпус из панциря черепахи, обтянутого воловьей шкурой.
Хитро улыбаясь, она села на ступеньку и, держа его под углом к корпусу, начала перебирать струны. Звук получался сильный, резкий, довольно гнусавого оттенка.
– Это что, – спросил он с недоверием, – все-таки лира?
– Почему все-таки? – переспросила она обидчиво. – Это самая настоящая лира!
– Гм, – сказал он, – да, подзадержались вы тут в пещере… На кифаре не играете?
– Это же мужской инструмент, – напомнила она, – женщинам нельзя!
– Подзадержались, – повторил он, – хотя мне такое отставание нравится. Ладно, давайте я вам покажу, на чем играют теперь…
Они сели вокруг, Тангейзер начал перебирать струны, заново настраивая и подкручивая колки, а когда сыграл первую песню до половины, вокруг него уже сидели с десяток женщин, все молодые, удивительно красивые, и даже по их виду он понимал, что, несмотря на строгий вид у некоторых, для него они все доступны в любой момент и везде, где только он восхочет.
Это осознание горячило кровь, он пел с подъемом, красиво и уверенно, женщины вскрикивали в восторге.
Когда он пропел третью песню и опустил ладонь на звенящие струны, они все смотрели зачарованно, а Берта прошептала:
– Удивительно… Это волшебно…
Она поднялась, отошла на пару шагов, Тангейзер видел, как она подняла руки к плечам и что-то сделала там, платье с готовностью соскользнуло на землю.
Так же спокойно, оставшись нагой, она распустила волосы и пошла к воде, там целое озеро, выбитое в каменном ложе. Зачем-то прикрывала спереди тело ладонями, как будто забыла, что молодой рыцарь находится сзади и рассматривает ее двигающиеся при каждом шаге сочные булочки.
Войдя по пояс, она присела, окунулась и уже тогда повернулась к ним, как будто стекающая по ее телу вода служит чем-то вроде одежды.
– Не хотите искупаться? – спросила она с дразнящей улыбкой. – Вода не холодная!
– Да и была бы холодная, – пробормотал он, – она вскипит вокруг меня!
Он посмотрел на хитро улыбающихся женщин, никто не думает отвернуться, напротив, хихикают и смотрят так, словно он сейчас застесняется и откажется лезть в воду.
– Ну ладно же, – пробормотал он, – как хотите…
Он торопливо разделся, все-таки чувствуя со стыдом и неловкостью, что на нем в самом деле слишком много одежд, словно, как правоверный христианин, стыдится тела вообще и прячет его так, чтобы забыть о нем даже самому.
Берта рассматривала его с дразнящей улыбкой, но потом, ощутив, что рыцарь может стесняться, отвернулась и медленно поплыла по чистейшей прозрачной воде над песчаным дном.
Тангейзер наконец вбежал в воду, чувствуя себя немного не по себе. Даже в Палестине не раздевались донага, но там христианство с его законами, а здесь язычество, уже понятно, а у язычников, как с гневом говорил святой отец, нет таких понятий, как стыдливость.
Он догнал ее, и они плыли некоторое время рядом, почти задевая друг друга локтями.
– Вот там грот, – прошептала она таинственно. – Хотите посмотреть?
Он ответил с восторгом:
– Еще бы!
Они переплыли на ту сторону, он нарочито задержался и с вожделением смотрел, как она выходит из воды, с узкими плечами, но широкими бедрами и огромными приподнятыми ягодицами.
Грот оказался невелик, но прекрасен в своей дикости. Там низвергается водопад, разбившись на две струи, в каменном ложе выбил небольшой бассейн, там как раз резвятся мелкие рыбки, блестя чешуей. Они не испугались и продолжали играть, пока Тангейзер не попытался их поймать, только лишь вильнули хвостами и уплыли, попрятавшись за пенистыми струями.
У Берты загадочно мерцают глаза, полные губы приглашающе полуоткрыты, на щеках проступил стыдливый румянец.
Тангейзер молча любовался ею, затем властно притянул ее к себе и молча впился в губы, такие горячие и податливые, покорные, подвластные его воле и желаниям.
Они вернулись к накрытому столу, Берта сказала, что пойдет за фруктами, а возле него села незнакомая девушка, назвавшаяся Изеллой.
У нее крупные глаза, густо подведенные сверху и снизу сурьмой, из-за чего кажутся еще крупнее, а когда она распустила волосы и они свободно заструились по ее плечам, спине и груди, у Тангейзера дрогнуло сердце, настолько она чувственна и прекрасна.
– Давай я за тобой поухаживаю, – сказала она нежно и начала накладывать в его тарелку тонкие куски мяса, крохотных зажаренных птичек, затем придвинула медовые пироги. – Мужчина должен насыщаться чаще…
Он пробормотал:
– У меня аппетит разгорается не только на эти блюда.
Она наклонилась и прошептала ему на ухо:
– Только позови…
Он ел быстро, едва не давился, как голодный волк, что торопится перерезать все стадо, а потом она молча встала, посмотрела на него и пошла по берегу этой подземной, если это подземный мир, реки.
Дальше небольшая роща, Тангейзер ожидал, что Изелла углубится дальше, однако она прижалась всем телом к стволу первого же дерева, голову чуть повернула и посмотрела на него искоса, словно боится его, ищет защиты у дерева, но понимает, что против этого всемогущего и всесильного рыцаря защиты нет и не будет, нужно покориться его воле и отдаться ему со всей покорностью.
Он подошел сзади, обнял ее вместе с деревом, с наслаждением чувствуя, как вминается ее теплое покорное тело.
Потом Изелла тоже ушла, сославшись на какие-то дела, а он, возвращаясь, увидел в сочной траве среди цветов лежащую навзничь Кугинду с венком на голове и в красном длинном платье.
Когда Тангейзер появился, она лишь перевела на него взгляд удивительно прекрасных голубых глаз, сильно подведенных красным, а с боков еще и слегка размазана эта краснота, создавая впечатление, что недавно плакала.
Она покорно смотрела на него, в руках цветы, глаза чистые, как и лицо, нежное, никогда не видавшее солнца, тем ярче на нем цветут пурпуром губы, и Тангейзер понимал, что краски на них нет, все в ней могло бы обойтись без краски.
Он молча снял пояс и уронил его на траву. Она взялась обеими руками за край подола и начала поднимать его выше, одновременно раздвигая ноги, и все время смотрела ему в лицо.
Он опустился к ней и овладел просто и грубо, как язычник, как хозяин, которого не интересуют слова или желания его покорной рабыни.
Она покорно улавливала его желания и делала все, чтобы он остался доволен, он и был доволен,
