– Счастье, – сказал он немедленно. – Счастье и радость.
– Это же главное, – произнесла она медленно, – или еще нет?.. Но я имела в виду, что вы сложите песнь лично для меня.
Он вскрикнул:
– Это будет моя лучшая песнь!
Он самозабвенно подбирал слова, словно терпеливый гном, что прорывает гору норами и пещерами, чтобы отыскать драгоценный камешек, затем, как ювелир, прилаживал одно к одному, создавая из них соцветия, наконец подбирал нужные звуки, слагая в мелодию, и здесь приходилось то отказываться от даже самых лучших звуков, что не влезают в стройный ряд, то выбрасывать жемчужины слов, заменяя менее яркими, но точнее попадающими в нужное гнездо.
Голда появилась, когда он был не просто уверен, что это его лучшая песнь, но абсолютно уверен. Но отыскать хозяйку этой волшебной горы не удавалось, пока вдруг она не предстала перед ним, выйдя из темной щели в каменной стене.
Он торопливо поклонился.
– Госпожа Голда!
– Миннезингер, – ответила она.
– Господа Голда, – сказал он пылко, – я прошу вашего разрешения исполнить песню в вашу честь!
Она ответила в своей обычной легкой манере:
– Уже готово?
– Да, госпожа Голда!
– Так быстро? – спросила она. – Я слышала, хорошие вещи обтачиваются долго.
– Это если слагают ремесленники, – ответил он, сильно покривив душой, но кто проверит, – а когда за дело берется настоящий поэт… то слова и мелодии рождаются сами, питаемые богами!
Она смотрела, хитро прищурившись, словно понимает, как на самом деле творятся песни, медленно наклонила голову.
– Я выслушаю с удовольствием. Думаю, даже с большим удовольствием.
– Спасибо, госпожа!
Он перекинул со спины лютню, настраивать не стал, только что играл, проверяя заключительные аккорды, взглянул на нее и широко ударил по струнам.
Она слушала внимательно, он запел, чувствуя, как его сильный голос задрожал от страсти с первой же строфы, все тело отозвалось, жар пошел от сердца и воспламенил слова.
Голда опустила веки, взгляд затуманился, однажды вздохнула так тяжело, что Тангейзер едва не прервал песнь, но она тут же устремила на него требовательный взор, и он продолжил, в каждой строфе воспевая свою любовь к ней, свою страсть и желание овладеть ею со всем пылом неудержимой любви.
Оборвав песнь на высокой ноте, он поклонился и застыл так в ожидании, после долгой паузы раздался ее измененный голос:
– Милый мой миннезингер… мне кажется, я ничего не слышала более совершенного…
Он вскрикнул:
– Моя госпожа!
– Это чудесно, – продолжила она.
– Моя госпожа?
– Это настоящая поэзия, – сказала она. – Слышала подобных песен много, но это… лучшая.
Он приблизился к ней и, отбросив лютню за спину, протянул руки.
– Моя госпожа!
Она покачала головой.
– Погоди. Это лучшая из песен, но все-таки в ней заметны крохотные изъяны. Я вижу и, думаю, даже ты видишь. Давай сделаем так… Ты исправишь и снова исполнишь, уже улучшенный вариант!.. И тогда уже не я, а ты станешь моим господином.
Он чувствовал гнев и досаду, мысленно уже срывал в жадном нетерпении ее одежду и бросал на ложе, но… с другой стороны… если он отточит все в хвалебной песне, то… станет ее господином? Ради этого стоит постараться.
– Моя госпожа, – произнес он с поклоном, – я все сделаю. Обещаю, окончательный вариант будет намного лучше этого!
– Он должен быть совершенством, – сказала она.
– Он будет совершенством, – пообещал он. – И тогда вы не уйдете от моих объятий!
Голда смотрела на него с веселой насмешкой.
– Узнаю поэта, – произнесла она глубоким волнующим голосом. – Все вы полагаете, что мир должен лежать у ваших ног, и очень удивляетесь, когда он почему-то не ложится…
Тангейзер поинтересовался:
– А в самом деле, почему не ложится?.. Хотя мир меня не так сейчас интересует, как нечто более значительное…
– Ну-ну?
– Почему не ложитесь вы?
Она засмеялась.
– Хорошо сказано! Грубо, откровенно, но на всякий случай с юмором, чтобы можно было сказать, что это только шутка.
Тангейзер с самым скромнейшим видом развел руками.
– Рад, что вам понравилось. Но вы не ответили…
Она высоко приподняла красивые дуги ровных соболиных бровей.
– Вы хотите спросить, как меня уложить в свою постель? Или просто уложить под себя? Меня же и спросить?
Он ответил бодро:
– Разве самая прямая дорога не сама короткая?
– Короткие дороги, – сказала она медленно, – не самые лучшие… Когда вы едете окольной, вроде бы теряете больше времени, но сколько увидите по дороге, сколько услышите, с какими людьми и существами пообщаетесь!..
– Верно, – согласился он, – но когда сжигает нетерпение, то выбираем короткий путь. Это потом, да, наверное… можно к дому ездить и самой длинной…
– Останавливаясь у других женщин, – произнесла она понимающим тоном. – Ну да, а как же… Только я не зря дала вам возможность ехать окольной дорогой. И все еще даю.
– Почему?
Она улыбнулась несколько печально.
– Кто удостаивается моей любви, тот уже не ездит окольными путями. Тот вообще старается не отходить от меня ни на шаг.
Он воскликнул бодро:
– Так это же здорово!
– Разве?
– Это прекрасно, – сказал он с жаром.
Она покачала головой.
– Что ж, вы сами выбрали этот путь… Нет-нет, не протягивайте руки… и вообще не подходите близко. Я не одна из вакханок, что всего лишь мои служанки. Я волшебница Голда! Хотите насладиться моим телом? Тогда завоюйте меня!
Он спросил с сильно бьющимся сердцем:
– Как?
– Вы должны знать…
Он покачал головой.
– Пока не соображаю.
