плоти!
Он пробормотал, избегая ее взгляда:
– Я сочинял и песни…
– По одной в год, – сказала она, – милый мой, я не знаю, что с тобой случилось… но все хорошо, твоя болезнь пройдет… не может не пройти!
Он пробормотал:
– Пройдет?
– Да!
– Разве это хорошо, – проговорил он так, словно сам еще не понимал, как отнестись к такому, как неожиданная и непонятная болезнь и возможность такого же исцеления, – если пройдет… или нехорошо?.. Не значит ли, что душа умерла?
Она вскрикнула:
– Но ты-то будешь жив!
– И даже здоров, – согласился он. – Еще как здоров… Ничто уже не будет тревожить… Но как хорошо и радостно будет… кому?
– Тебе, милый, тебе!
Он сказал тоскливо:
– Мне? Разве то буду я?.. Без души я разве я?
Она хотела уверить, что любое исцеление во благо, но он вдруг насторожился, отодвинулся от нее и воззрился с таким страхом и отвращением, что она вскрикнула в горе:
– Что с тобой снова?
Он пробормотал, не сводя с нее пристального взгляда:
– Я много слышал с детства страшилок о том, как дьявол покупает душу за мирские блага, за любовь женщин, за золото и власть… но считал это бабьими сказками. Но теперь я понимаю, что не все так просто. Я уже продал душу… и без всякого договора!.. Какой договор, все так ясно… Пока я тешу себя в разнузданной похоти, душа становится все меньше и меньше, пока наконец не заболеет и не умрет…
Ее лицо стало совсем растерянным, она взмолилась:
– О чем ты говоришь?
– Я из другого мира, – прошептал он. – Мы бунтуем против правил… мы мечтаем о мире без них… и вот я оказался в мире своей мечты! И что?.. Где мое бесконечное и незамутненное счастье?
– Оно будет, – заверила она, тут же поправила себя: – Оно вернется. Ты же был счастлив, забыл?
Он сказал с болью:
– Да где я только не бывал счастлив… Когда мне было четырнадцать, жена моего старшего брата затащила меня в свою постель, пока он гонялся в лесу за оленем… О, как я был счастлив! Да только всю мою жизнь и дальше у меня было именно такое счастье, что так не поднялось выше пояса…
– Выше пояса? – переспросила она. – А зачем выше?
– Душа находится выше, – объяснил он, поморщился, пережидая острый прилив боли, лицо стало серым, а губы посинели. – Неужели я тут издохну?.. Отпусти меня, Голда…
Она непреклонно покачала головой.
– Нет. Там жестокий и холодный мир. Там ты погибнешь очень быстро. Ты стал нежнее мотылька, что страшится не только зимы, но даже дождя и ветра…
Он поднялся, хватаясь за стену.
– Так тому и быть. Выпусти меня, прошу!
Ее лицо стало жестким, она произнесла ровно и холодно:
– Нет. Ты был хозяином моего тела, ты делал все, что желал, тебе было подвластно все!.. И чем ты отплатил? Ты останешься здесь навеки. Ты мой, только мой. Я не выпущу тебя из своей власти.
Он пал на колени и со слезами вскричал:
– Спаси меня, Матерь Божья!.. Защити!.. Да, я плохой христианин, я редко вспоминал имя Господа и забывал посещать церковь, о чем горько скорблю и сожалею, но я всегда поминал твое благословенное имя!
Голда дважды протягивала к нему руку, намереваясь тряхнуть за плечо и вырвать из этого сумасшествия, но отдергивала, то ли страшась чего-то непонятного, то ли в самом деле не желая вмешиваться, он должен сам переболеть и понять, что его счастье только с нею.
А Тангейзер сперва бормотал неумело молитвы, которые помнил с детства благодаря настырным родителям, потом голос его окреп, он говорил громко и страстно, а Голда заламывала руки, чувствуя, как ее любимый все больше уходит в странный и непонятный мир.
Голова его закружилась, он услышал ее далекий крик:
– Возвращайся ко мне… Тот мир не примет тебя… Возвращайся!.. Я буду ждать…
Часть III
Глава 1
В черепе грохотали молоты, его шатало и бросало в стороны, он шел, как тяжело пьяный, пока впереди не забрезжил свет.
Ему почудилось далеко впереди призывное конское ржание, ринулся туда, ударяясь о камни, дальше забрезжил свет, Тангейзер помчался со всех ног, страшась, что все исчезнет, но щель расширилась, выпустила его наружу под бездонное небо…
Он ускорил шаг, вывалился в огненный день, упал, а над головой страшно фыркнуло. Он в ужасе вскинул голову, но это его конь выступил из-под каменного козырька и потянулся к хозяину мордой.
Тангейзер не поверил глазам: у потертого седла слева приторочен его небольшой походный мешок, где его немногие сокровища, помимо тех камешков, что зашиты в седло, а у него самого на поясе висит тяжелый меч в расписных ножнах с золотыми накладками в виде стилизованных побегов винограда, а за спиной надежный щит с гербом Тангаузенов.
– Дорогой ты мой, – вскрикнул Тангейзер в удивлении. – Так сколько же времени прошло на самом деле?.. Годы, как говорит Голда, или только час?
Он погладил коня по широкой переносице, не удержался и расчувственно чмокнул в умную морду. Тот слегка фыркнул, но Тангейзер видел, что верный друг рад и счастлив.
Он вскарабкался в седло, старался не думать, как это конь простоял здесь столько без воды и овса, такое лучше не представлять, он перекрестился и вспомнил, что за все время в чертогах волшебницы Голды он так ни разу и не наложил на себя крест.
Быстро проверив мешок, Тангейзер убедился, что все сокровища на месте, как полновесные золотые монеты, так и драгоценные камни, упрятанные в седло.
– Нам повезло, – сказал он. – А теперь давай побыстрее отсюда!.. Ты, наверное, уже проголодался…
Невольно оглянулся, вот она, та трещина, в которую он тогда вбежал в последней отчаянной попытке избежать участи быть схваченным Дикой Охотой. Из недр горы поднимается сухой теплый воздух, Тангейзер уловил даже едва заметные ароматы розового масла и запахи цветов, что росли только в Элладе, да и то, наверное, на одном Олимпе…
Темное низкое небо, от которого уже отвык в мире, где небосвод всегда ярок и сверкает просто невыносимо, опустилось еще ниже, по нему двинулись тучи, тяжело и неприятно загремело.
Дождь сперва пошел по-германски ровный и упорный, но затем нечто изменилось в тучах, хлынули такие потоки, взбивающие грязь с земли, что ослеп не только он, но и конь, похоже, ничего не видел даже
