оглядываться.
– Правда? То-то у меня мурашки по телу! Или врешь? Ты ведь язычник, тебе соврать – что своим богам жертву принести!
– Следят-следят, – заверил Олег. – Потому мы и едем вот так, от деревьев и кустов подальше, чтоб ничего в нас не бросили… А ты в самом деле ничего не замечал? Ну и ну… наверное, о Высоком мыслишь?
Томас продолжал оглядываться. Теперь, после слов калики, в самом деле начал замечать то шевеление, то блеснувший лучик от доспехов, то доносился запах скверного вина. И чем больше смотрел, тем больше замечал, наконец, весь лес начал казаться затаившимися недругами, как и кусты, а вся высокая трава выглядит ощетинившейся острыми пиками, где залегли просто тысячи всяких разных любителей легкой наживы.
– И давно они? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал так же буднично.
– Почитай с города, – ответил калика. – Не с этого, а еще с того, где ты с Гакондом разговаривал. Как только он тебе дал грамоту, так и началось.
Томас бросал по сторонам осторожные взгляды.
– С тех пор и… так вот почему ты петляешь, как заяц!
– Лучше дурить, чем убивать, – ответил волхв. – Конечно, это не совсем по-рыцарски, но зато больше по-христиански, как думаешь?
– Не знаю, – ответил Томас сердито. – Как думаешь, их там много? Смогут ли атаковать в открытую?
– А зачем, – спросил Олег, – если могут устроить засаду или подобраться в узком месте? Им нужно только определить, какой дорогой поедем. Правда, у нас кони получше, обогнать и устроить засаду не всякий сможет. Так что большое войско не жди.
Томас подумал, кивнул.
– Да его и не нужно. Если эти соглядатаи как-то связаны с Адовым Урочищем, то достаточно одному обогнать и сообщить там, что двое очень наглых едут в их сторону. Один из них считает себя хозяином земель, которые они уже захватили…
Калика сказал с уважением:
– Верно мыслишь. Скорее всего так и будет.
– Так чего же рассказываешь о погоне и засадах?
– А чтобы ты не очень волновался, – хладнокровно объяснил калика. – А то ты прямо с лица меняешься, когда боишься.
Томас подпрыгнул в седле, глаза стали дикими.
– Это я боюсь?
Он поднял забрало, красивое мужественное лицо надменно и задумчиво, в глазах гордость, в седле подчеркнуто несгибаемый, прямой. Рыцарь Храма, как он с гордостью себя называет. Проводник и распространитель христианства… э-э… современного его варианта, хотя каждый его проповедник и носитель уверен, что буквально слово в слово повторяет заветы Христа и послушно следует его курсу. Впрочем, за короткую человеческую жизнь трудно заметить, насколько изменилось христианство.
Олег посматривал искоса, Томас хорош, ему и не пикнешь, что у него, как у всех рыцарей, вместо христианского смирения – гордость, что входит в число семи смертных грехов, вместо прощения – обязательность мести… а про такую особенность, как воспеваемое во всех рыцарских романах всеми бардами, скажем прямо, прелюбодеяние, то есть культ прекрасной дамы и все эти истории про Тристана и Изольду, Ланселота и Гриневру – разве не демонстративное нарушение главнейшей заповеди?
– Томас, – спросил он вдруг, – а как насчет того, что, если я вдарю тебя в правую щеку, ты должен смиренно подставить мне левую?
Томас насупился, спросил с подозрением:
– Это где ты услыхал такую глупость?
– В твоих Святых Книгах, – ответил Олег с готовностью. – Правда, ты их не читаешь, это так в народе называются Евангелия.
Томас покачал головой.
– Брехня.
– Я брешу? – спросил Олег.
– Ты, – ответил Томас надменно. – Или повторяешь чужие брехни.
Олег покрутил головой.
– Томас, Томас!.. Но так же ясно написано! И не какой-нибудь апостол, а сам Христос сказал!
Еще надменнее Томас поинтересовался:
– Ну и как он сказал?
– Тому, кто ударит по правой щеке, подставь левую!
Томас вздохнул, благочестиво перекрестился.
– До чего же дикость этих язычников поразительна, – сообщил он в пространство. – Ну прям дети. Правда, и дети бывают умненькие… Увы, язычники все из неумненьких. Дуркуватых. Повторяют и повторяют одну и ту же глупость. Наш полковой прелат специально останавливался на этой заповеди, открывал Книгу и показывал всем, что там вовсе не то написано.
