– Лечить буду, – сообщила она. – Я же лекарь, забыл? Сперва нужно понять, на чем свихнулся. Потом лечить намного проще. Может быть, тебе нужно всего-то несколько кольев обтесать на голове… или мешок орехов поколоть? Ну, пусть два или три.
Он ел неторопливо, зеленые глаза задумчивы, хоть и смотрит ей в лицо, снова кивнул, выражение не меняется, она ощутила, что начинает злиться.
– Почему ты взялся за это?
Он взял кувшин, налил ей в широкую чашу. Судя по насыщенному цвету, красное вино, явно желает подпоить, чтобы стала посговорчивее, однако ноздри уловили аромат свежего компота.
Волхв проговорил задумчиво, абсолютно проигнорировав выражение острого разочарования на ее хорошеньком личике:
– Почему я? Потому что все, кому было сказано насчет дороги… и кого даже ткнули носом, куда идти, все равно ухитрились сбиться с пути. То начали искать истину в похоти, то башню до неба строили, до богов добраться восхотелось, то решили, что Творец вообще махнул рукой на род людской, и потому самое время подсуетиться и постараться понравиться Его Врагу… Мол, вся земля теперь принадлежит ему, так что надо славить Тьму и все, что к Тьме принадлежит…
Она переборола себя и слушала внимательно, он видел, как поблескивают ее глаза.
– И ты решил…
Он ответил с неудовольствием:
– Не я.
– А кто?
– Тот, кто во мне.
– Не понимаю, – ответила она искренне.
Он хмыкнул.
– Да, это тебе не «гав» над ухом, что тебе так понравилось. Это понять непросто.
– Объясни, – попросила она смиренно, – может быть, я все же пойму… бабьим умом своим?
Он проворчал:
– Если бы я сам понимал. Я только чую… Как вон ты чуешь красивость тряпок, сапожек и чем покрасить ногти, так я чую зов Творца. Он терпеливо ждет, что придем к нему. Но не такими, как сейчас… Такие ему не нужны, такие не придут, да он и побрезговал бы такими сопливыми.
– А каких допустит?
Он пожал плечами.
– Этого не знаю. Знаю только, каких не допустит.
Она сказала печально:
– Полагаешь, ему не нужны хорошие честные люди, что верят в удачу?..
– Верить нужно только в свои силы, – ответил он снисходительно. – Это, кстати, и есть единственная правильная вера в Творца. Ведь это он нас создал! А если не дойдем до цели, это наша вина, а не Его.
Она сказала настойчиво:
– А кто не может идти? Ты уничтожишь этих слабых?
Он поморщился.
– Нет, конечно. Слабые в Царстве Божьем не нужны, этих дурачков только пожалеть нужно и… оставить, пусть копаются в своем дерьме и дальше, как жуки навозные. Даже если они хорошие и честные. А тех, кто соблазнит малых сих, – я буду уничтожать люто и нещадно.
– Ты злой, – сказала она убежденно.
Он задумался, повторил:
– А кто соблазнит малых сих… гм, хорошо звучит, надо запомнить на будущее. Когда-нибудь запишу в книгу правил.
Она фыркнула:
– Если тебя не прибьют раньше.
– Да, – согласился он, – желающих прибить… тьма. Не понимаю, почему люди такие злые?
Она сказала саркастически:
– Ну да, ты же ходишь по свету и всем раздаешь цветы и пряники!
Он допил из чаши, лицо слегка раскраснелось, она заподозрила, что у него совсем не компот, но все- таки наливал из одного кувшина, мерзавец, как же это делает…
– Закончила? – поинтересовался он. – Пей, и пойдем.
– Как тебе не терпится, – буркнула она, но послушно поднялась. – Так и быть, идем.
Их провожали долгими взглядами, к этому она уже привыкла, шла красиво и гордо, только косилась на волхва, замечает ли, как на нее смотрят, но тот двигается через зал, словно большой корабль к дальнему острову, даже глазами не поведет в стороны, хотя ей все чаще кажется, что видит и замечает гораздо больше, чем показывает. Но все-таки хотелось бы более заметных знаков внимания, чурбан несчастный.
По скрипучим, рассохшимся ступенькам поднялись в свою комнатку. Барвинок задержала дыхание, волхв направился к кровати, ясно, все они такие, однако прошел мимо и остановился у окна.
Взгляд его, направленный вниз, стал еще угрюмее. Барвинок вздохнула, слишком непредсказуем этот человек, откуда только и пришел, спросила, не особенно рассчитывая на ответ:
– Кто ты вообще? Сам по себе или кому-то служишь? Если так, то кто твой хозяин?
Он продолжал смотреть в окно, лицо оставалось угрюмым и задумчивым.
– Вообще-то служу…
– Кому? – спросила она живее.
Он пожал плечами.
– Если бы я знал!
Она широко распахнула глаза.
– Как это?
Он снова пожал плечами, она успела подумать, что хотя не первый раз видит у него этот жест и не первый раз он вот так выражает свое незнание или неумение, но у него это все равно признак силы, а не признание в слабости.
– Если бы я знал, – повторил он в некотором раздражении. – Но я когда-то дознаюсь!.. Понимаешь, а ты должна понимать, люди вообще-то быстро достигают того предела, когда ими уже не помыкают ни князья, ни короли, ни даже императоры. Ну, могут достигать… и некоторые достигают. Но что тогда заставляет нас совершать нелепости, если смотреть трезво? Мы всесильны, но ведем себя так, словно за нами следит строгий… учитель? Хозяин?
Она прошептала, глядя на него во все глаза:
– Совесть…
Он спросил уже раздраженно:
– Что это?
Она пожала плечами, поймала себя на этом нелепом жесте, засмеялась, словно заразилась от него, а ведь и она раньше не знала этого движения.
– Не знаю, не задумывалась.
– Дура, – сказал он беззлобно, но с презрением в голосе. – Хоть и красивая. Даже очень красивая, согласен. Да и зачем задумываться, если красивая?.. А я вот не могу без задумывания.
Она осмотрела его критически.
– Ты тоже… можно сказать, красивый. Только не той красотой, что считается ею.
Он отмахнулся.
– Я не дурак, вот что главное. А красивый или некрасивый – для мужчин это несущественно.
– Да? – сказала она саркастически. – Посмотрела бы я на тебя, если бы ты был низкорослым сморчком с впалой грудью и большим животом! Не обращаешь внимания на себя потому, что мужчины и так расступаются, когда ты идешь, а женщины начинают дышать чаще!
Он снова отмахнулся, уже раздраженнее, эта интересная для нее тема, может говорить до бесконечности, ему просто противна, спросил:
– А почему тебя это интересует?
