– Погоди…
Минуту спустя начали проявляться контуры человеческого тела, словно оно из воды, затем заблистала драгоценными камешками длиннополая одежда, наконец Ютланд увидел распростертого на земле человека с кровью на губах.
Маг с болезненной гримасой на лице держался обеими руками за грудь.
– Ты меня убил…
– Хорошо, – ответил Ютланд холодно.
– Но ты… не маг…
– Мне это помешало? – спросил Ютланд.
– Кто ты?
– Тот, кто убил, – отрезал Ютланд. – Ты же человек, как ты можешь быть с этими тварями? Это же ты их собрал здесь?
Человек закашлялся, изо рта хлынула кровь. Ютланд слышал, как скрипят кости сломанной грудной клетки, а сраженный болезненно кривился, превозмогая боль.
– Человек все может, – прошептал маг. – Когда он сам тварь, он тварее всех тварей… И все твари поклонятся ему и признают его вершиной всякой тварьности…
Он говорил все тише, Ютланд уже изготовился добить, но лицо мага покрылось смертельной бледностью, губы стали синими и бескровными, а дыхание прерывалось хрипами.
Внезапно его глаза расширились, он с ужасом всмотрелся в Ютланда.
– Я… вижу… кто ты… В тебе тьмы больше, чем…
Он дернулся, ноги вытянулись, заскребли по земле и застыли. Невидящие глаза слепо смотрели в пространство. Ютланд подумал, что в таких случаях вроде бы положено закрывать умершему глаза, но, с другой стороны, воронам так будет труднее их выклевывать.
Птицы уже щебечут и верещат в кустах, когда он неспешно вернулся к костру. Мелизенда почти высохла, во всяком случае, уже не ежится, встретила его прямым взглядом.
– Ну что?
– Ливень был коротким, – сообщил он. – Пока ты ухомякивала второго гуся, там вообще все подсохло. Будто дождя и не было.
– А град? – спросила она.
– Да сколько там того града…
– Ну и хорошо, – сказала она. – А второй гусь, к слову, вон лежит. Ты его даже не ощипывал.
– Да, – согласился он, – это предстоит тебе.
– Мечтай, – сказала она саркастически, – мечтай… Потом будет сниться, как принцесса тебе гуся щипала.
– А ты будешь в своем Вантите, – сказал он, – среди ночи вскакивать с диким воплем, когда приснимся все трое.
– Только бы в Вантит, – сказала она, – а там я вас забуду, как… ну ладно, буду тцарственно благосклонной и всепрощающей.
– Будешь, – согласился он, – если я не придушу по дороге.
Она спросила с интересом:
– А зачем я тебе придушенная? Награду не получишь.
– А я шкурку сниму, – пообещал он.
– И что?
– У тебя шкурка красивая, – объяснил он. – За нее много дадут. Больше, чем за лисью.
Она посмотрела с удивлением.
– В самом деле красивая?
– Красивая, – подтвердил он. – Ты же красивая? Вот и шкурка…
Она заколебалась с ответом, он смотрит в ее глаза без всякой ехидцы, как обычно она, но у нее это в порядке самозащиты, мама говорила, что от мужчин нужно всегда защищаться, но он вроде бы не нападает… по крайней мере сейчас.
– Хорошо, – сказала она, – но, может быть, поедем, пока я тебя сама не придушила?
Он улыбнулся, у него это бывает совсем редко, словно солнце проглянуло через постоянно темную грозовую тучу, и лицо его стало почти красивым.
Долина раскрылась за деревьями внезапно, словно Алац не выехал, а вылетел большой птицей. Мир еще свеж, хотя солнце перешло на западную часть неба, а тени от далеких скалистых гор заметно удлинились.
Дорога некоторое время шла вдоль реки, но та слишком уж петляла, и дорога, потеряв терпение, рассталась с нею и устремилась напрямик, делая совсем небольшие кокетливые повороты. Алац вообще не придерживался дорог, достаточно направления, редкие караваны появлялись в сторонке и быстро исчезали позади, так же таяли вдали небольшие селения, рощи…
Навстречу дул нехороший резкий ветер, а когда Алац прибавлял скорость, превращался в ураган. Ютланд наконец пересадил нежное сокровище себе за спину, выпрямился, чтобы служить ей щитом, а Алац освобожденно перешел в такой аллюр, что земля под его копытами слилась в сплошное серое одеяло.
Мелизенда пропищала довольно:
– Он у тебя не скачет, а летит!.. Уже больше половины пути позади!
Он кивнул.
– Да, скоро твой Вантит.
– Ой, скорей бы…
– Боишься, – сказал он одобрительно, – это хорошо. Женщина должна бояться.
– Чего?
Он подумал, пожал плечами.
– Ну хотя бы придушенности. Потому должна всегда чирикать и улыбаться. А еще щебетать.
Она сказала рассерженно:
– Я бы сперва придушила твоего деда Рокоша!
– За что?
– Что вбил, – крикнула она сквозь ветер, – в твою дурную голову такие дурости. Из-за таких рокошей и появляются всякие уроды, жестокие в бою… и такие же дома.
– А в дороге? – спросил он.
– Лучше молчи, – ответила она.
Он спорить не стал, умолк, а Алац все прибавлял бег, довольный, что ему только указали направление, и что здесь совершенно нет сел, городов и вообще жилья, перед которым обязательно нужно сбрасывать скорость.
Хорт стелился над землей, словно крупная рыбина в мелкой реке, и казалось, что он неподвижен, а земля проносится под ним стремительно и бесшумно.
Ютланд чувствовал на спине нежное тепло ее тела, мучительно хотелось услышать ее голос, милый и щебечущий, хотя скажет с негодованием, что никогда не станет щебетать, щебечут только полные дуры, а она вот такая умная и даже местами мудрая, только изрекает высокие истины…
– В лесах стало очень много древников, – проговорил он наконец навстречу ветру, – это мелкие, но опасные дивы. Из них самые слабые – скитальцы. Хилые, если сравнивать с их собратьями, что вырывают с корнем деревья и крушат скалы, зато быстрые и выносливые… Говорят, были настоящим проклятием окраинных земель, но потом их перебили… Твари это хитрые и кровожадные, теперь в селах собираются отряды из парней и начинают на них охотиться…
Она не отвечала, он прислушался и понял, что капризное существо спит, прижавшись к его спине всем телом и уронив голову ему между лопатками. Он почти ощутил ее ровное дыхание, устала, спит крепко, будто и не принцесса.
Конь, ощутив его желание, сперва резко сбавил скорость, потом вообще пошел медленно, осторожно ступая по твердой земле, наконец сошел на обочину, где помягче. Стук копыт оборвался, слышалось только редкое позвякивание удил да тихий скрип седла. Стараясь двигаться как можно тише, он пересадил ее, сонную и вялую, впереди себя, из кольца его рук не выпадет, но все равно Алац продолжал идти медленно,
