напротив. К тому же у тебя волосы… эта, как бы весьма светлые, даже с золотинкой, а у меня – черные, как воронье крыло. Для эльфов достаточно, они такие мелочные…
Она возмутилась:
– При чем тут мелочность? Они везде замечают символы, трактуют их и объясняют, разбивают по категориям, присваивают названия. Они же древний и мудрый народ!
– Ага, – согласился он и зевнул, – мудрый, ага… Интересно, где это мы выскочили из этого эльфятника?
Она встрепенулась.
– Да-да, как-то они странно нас отправили. Совсем не туда, откуда мы зашли.
Он чувствовал ее нежное тепло, с ответом запоздал, это существо настолько в нем уверено, что даже не ахнуло, что вот сразу из королевского дворца эльфов в неведомый лес, а сперва начала выяснять какие-то пустяки…
– Узнаем, – ответил он солидно, как и надлежит разговаривать с женщиной. – Мне кажется, не слишком далеко в сторону. Надо выехать на простор, увидим, в какой стороне горы.
Лес выглядит первобытно-диким, нога человека здесь не ступала явно, люди обходят такие ужасающие заросли на каменных склонах, с торчащими из ровной земли скалами, где великанские деревья угрожающе тянутся до неба, а некоторые великаны уже стоят мертвые, уцепившись широко раскинутыми сухими ветвями за соседей, ждут только ветра, чтобы с грохотом обрушиться наземь, разлететься от удара на тысячи огромных кусков.
Ютланд измерил взглядом одного такого гиганта, десять человек разве что сумеют обхватить ствол, этот если грохнется, похоронит под собой целое войско.
– Мы оказались в лесу, – пояснила она.
– Какая ты умная, – восхитился он.
– Только сейчас заметил?
– Точно, – признался он. – Я же видел только, что ты красивая.
Она помолчала в задумчивости, сильно ли умность вредит красивости, но сказала с оптимизмом:
– А еще я и замечательно добрая!..
– И вообще ты золотце, – согласился он.
– Вот-вот. Понял наконец! Вантийцы вообще просто чудо, ты еще увидишь.
Он повернулся в седле, Мелизенда вспикнула, когда ухватил ее в охапку, а он посадил ее впереди и произнес с чувством:
– Может быть. Но сейчас меня уже тошнит от одного упоминания Вантита.
Она сказала рассерженно:
– Ах так? Клянусь, никогда больше ничего не расскажу о моем замечательном Вантите!
Он поморщился, сказал раздраженно:
– А я клянусь, никогда тебе ничего не скажу о себе, кроме имени, которое ты уже знаешь!
Она гордо вскинула мордочку с задиристо задранным носиком.
– Ну вот и прекрасно!
– Вот и ладно, – сказал он. – Теперь, надеюсь, ты уже захотела, чтобы я тебя отдал кому-нибудь по дороге?
Она прошипела:
– Это еще почему?
– А потому что ты меня терпеть не можешь!.. А потому что ты меня ненавидишь!.. А потому что я простой пастух!.. А потому что!
Она откинулась к конской шее, едва не падая, и окинула его гневно-презрительным взглядом. Он уже ждал, что вот сейчас потребует вывезти ее на дорогу и передать первым встречным, но она процедила ненавидяще:
– Еще чего! Дешево захотел отделаться?.. Нет уж, будешь мучиться и терпеть до самого Вантита!
Они некоторое время мерили друг друга лютыми взглядами, наконец он ответил резко, как отрубил топором:
– Мучиться буду, но не терпеть. Начнешь капризничать – в бараний рог согну. Я видел, как обращаются с такими женами!
Она сказала холодно:
– К счастью, я тебе не жена!
– К счастью для тебя, – уточнил он. – Но я все равно придушу тебя, если только начнешь…
Алац ступал тихонько, как кот, что крадется за цыплятами, а хорт посмотрел на них из кустов и вообще убежал, чтобы не быть свидетелем нелепой ссоры из-за ничего.
Некоторое время ехали молча, наконец Мелизенда скорбно вздохнула.
– Как жаль, – произнесла она надменно, – что ты простой пастух!
Он спросил угрюмо:
– Почему?
– Тогда я могла бы, – сказала она с надлежащим высокомерием, – уговорить отца взять тебя в королевскую стражу. – Но туда берут только сыновей знатных людей.
– А-а-а, – ответил он угрюмо, – ну тогда да, там им и место. А ты того, сними корону. Здесь тебе не Вантит! Да и в твоем Вантите с тебя бы ее быстро содрали бы, окажись в лесу…
Она сердито засопела, но корону сняла, а заодно и все драгоценности, что навешали на нее дружелюбные эльфийки.
Лесная чаща отпускала их неохотно, хорт убегал вперед настолько далеко, что исчезал из виду, но Алац чуял его, как волк, неотступно шел по следу, обычно рысью, но иногда переходил в галоп, если находил места свободными от чересчур высокого кустарника.
Она вдруг завозилась, подняла мордочку.
– А куда ты все исчезал?
– Где? – удивился он. – Я даже с седла не слезаю!
– Там, – сказала она, – у эльфов. Странно, мы покинули их только что, а мне уже все кажется дивным сном.
Он удивился:
– А как ты могла видеть? Ты же вся была в платьях, башмачках, шляпках…
– А вот сумела! – сказала она победно. – На кого ты там охотиться ездил?
– На эльфов.
Она расхохоталась.
– На самих эльфов? И что узнал?
Ютланд наморщил нос.
– Что они не такие уж и лучники.
– Почему так думаешь?
– Мой охотничий лук бьет сильнее и дальше, – сообщил он. – Они только глазами хлопали, не могли понять, откуда стрелы…
Она засмеялась, сказала победно:
– Ты все врешь!.. Сам говорил, что тебе нельзя из охотничьего лука стрелять в людей.
Он посмотрел с недоумением.
– А что, эльфы… уже люди?
Лес тянулся все такой же чудовищно огромный, иногда приходилось проезжать мимо высокой земляной стены с торчащими корнями, это оказывалось просто выворотнем, упавшее дерево либо тихонько гниет, либо уже сгнило, а сплетение корней еще держится, они во сто крат прочнее рыхлого ствола.
Воздух становился все теплее, постепенно терял влагу. В небе загорелись красным облака, а пушистая головка существа на его груди начала алеть. Оно уже посапывало, убаюканное скачкой, удивительно как быстро привыкло, оно же из повозочников, а сейчас пригрелось и только изредка подергивает лапками, что-то снится, однажды даже начала потихоньку чавкать, что-то ест лакомое…
Деревья расступились и выпустили их на равнину вовремя: солнце уже скрылось за краем земли, в лесу в таких случаях почти сразу ночь, а здесь уже долго сумерки, когда в теплом неподвижном воздухе тяжело
