серьезней.
— Я думаю, — взял слово Морозов, — что нам не стоит пока обо всем этом распространяться. Не надо забывать, что с нами женщины. Но постоянно быть начеку. Ночами обязательные дежурства, от лагеря по одиночке не отходить. И браться за поиски сокровищ, а у меня по этому поводу имеются некоторые соображения.
С этими словами он разложил на песке карту острова и взялся за карандаш.
16
Поджав под себя по-турецки ноги, Борисов сидел у костра и боролся с одолевающим сном. Веки его налились неподъемной тяжестью, глаза смыкались, и разлепить их стоило больших усилий воли. Дремота брала над ним верх, обволакивала, проваливая в мягкий колодец забытья. Голова клонилась все ниже и ниже…
Уронив подбородок на грудь, он встрепенулся, растер ладонью лицо, глянул на часы. Была еще только половина четвертого утра. Борисов с кряхтением поднялся с песка, отряхнул шорты и, прогоняя сон, пошел к морю. Он забрел в черную воду, в которой отражались рассыпанные по небосводу звезды, всполоснул лицо и шею. Вода было совсем теплой, но все же немного взбодрила.
Костер прогорел, в куче золы еще переливались алым жаром угли. Не давая огню окончательно умереть, Борисов вытащил из кучи заранее натасканного сушняка толстую ветку, переломил ее о колено. От громкого треска, похожего на выстрел, свернувшая в клубок у палатки Васильева болонка подняла морду и уставилась на него.
— Спи, охранник! — с усмешкой сказал он, и собака, убедившись, что опасности вокруг нет, с ворчанием уткнулась носом в хвост.
Облизывая хворост, ожил костер, пламя его с жадностью пожирало древесину, обретая былую силу. Набросав достаточно дров, Борисов подсел к огню, глядя на мельтешащие, завораживающие языки…
Сетчаткой глаза он заметил движение в палатке Глории, а немногим позже и сама кубинка, подсвечивая себе фонарем, выбралась наружу. Обув шлепанцы, она заторопилась к шумевшим в темноте пальмам.
Борисов окликнул ее:
— Вы далеко собрались, девушка?
— А разве обязательно об этом вслух говорить? — остановившись, насмешливо спросила она.
Борисов стушевался и не нашелся, что ответить.
— Вы… вы там поаккуратнее. А то, видите, ночь какая, ни зги не видно.
Широко зевнув, болонка вскочила и, потягиваясь выгнула спину.
— Не беспокойтесь, я провожатого захвачу… Билли, фьюфью… — Глория неумело посвистела, приманивая собаку.
Закрутив хвостом, кобелек подбежал к ней, заластился.
— Видите, какой у меня заступник.
— Агаа!.. — с чувством зевнув, потряс головой Борисов. — Только толку от него…
Вскоре и кубинка и пес растворились в ночной темноте. Как ни прислушивался Борисов, не слышал даже их шагов. Его вдруг посетила мысль взять карабин и подняться следом, — чем черт не шутит? — но опасения быть неверно истолкованным оставили его на месте.
— Еще примет за извращенца, — как бы оправдываясь, подумал он вслух и подсел ближе к огню.
…Сонливость, прятавшаяся где-то поблизости, подкралась к нему незаметно и навалилась, охватывая липкими путами. Тело обуяла мягкая тома, глаза заныли, точно в них сыпанули горсть сухого песка. Вздумав обмануть усталость, Борисов на мгновение сомкнул их, на какую-то минутку…
Борисов проснулся от собачьего лая и в первые мгновения, спросонья, не мог взять в толк, отчего переполох. Собака исходила лаем в пальмовой роще, причем не играясь, не на ночного зверька или птицу, а с тем уже знакомым Борисову неистовством, отчего он сразу понял — что-то случилось.
«А где Глория? — спохватился он запоздало. — Вернулась она или…»
Костеря себя за ротозейство, Борисов выхватил из костра пылающую головешку, подбежал к палатке кубинского врача и отвел рукой полу. Факел высветил пустые углы, да сбитый спальный мешок. Мысленно разразившись проклятиями, Борисов вернулся к костру, забрал карабин и бегом взлетел на пригорок. В роще, где еще недавно захлебывалась лаем маленькая болонка Билли теперь стояла оглушительная тишина, и как ученый не прислушивался, ничего, кроме буханья сердца в собственной груди не услышал.
— Глория! — сложив ладони наподобие рупора, закричал он в ночь.
Крик его был резок и слишком неуместен в ночной тиши, и только проснувшееся эхо откликнулось, дразня отовсюду.
Я… я… я… я… я…
— Глоо-о-рии-я!!! — заорал Борисов во всю глотку.
И вновь его поддержало эхо, распугивая все живое. А в ответ — ничего. Ни крика, ни стона, ни голоса…
Слепо, одному соваться в тропики нечего было и думать. Не теряя драгоценных секунд, Борисов спустился в лагерь и поднял тревогу.
— В чем дело, Кирилл? — ворчал со сна Саныч, вылезая из палатки.
Не удосужив его хоть мало-мальски вразумительным ответом, Борисов умчался будить остальных членов экспедиции.
— Глория пропала! — собрав всех в кучу, сообщил он.
— Как?! — ахнула Ира, держась за руку Васильева.
— Вот так! — дернулся бородач. — Отошла по вашим дамским делам, и с приветом…
Морозов, затеребив в раздумье бакенбард, спросил его напрямую:
— И как давно?.. Как же ты ее проворонил?
— А что я мог? На отхожее место проводить?
— Хотя бы! — бросил ему в лицо Васильев. — Мы же еще вчера об этом толковали.
Ирина насторожилась, потянула его за запястье, разворачивая к себе.
— О чем это вы вчера толковали?.. Васильев, не уводи глаза. Объяснит мне кто-нибудь, что здесь происходит?
— За ней болонка увязалась, — мрачнея все больше, добавил Борисов, спасая тем самым Владимира от неприятных объяснений. — Потом рык такой подняла, будто кидалась на чужаков. Я слышал визг… Собака… собака визжала, — он пытался успокоить Ирину, которая была искренне напугана.
— Где это произошло? — быстро спросил Санчес.
— Да я почем знаю! Где-то там… — Борисов махнул неопределенно рукой в сторону рощи.
Не задавая лишних вопросов, Санчес нырнул в свой бивуак, а после вернулся к костру, засовывая за пояс пистолет.
— Возьми мечете, — велел он Васильеву. — Не забудьте фонари, пошли ее искать.
— Позвольте, — пробормотал Саныч, впившись взглядом в торчащую из-за ремня рукоять пистолета. — Откуда это у вас откуда?
— Давайте все потом, времени маловато, — не стал вдаваться в подробности кубинец. — Вам есть чем вооружиться?
Морозов пожал плечами.
— Разве что перочинным ножом.
— Пусть будет так, — согласился Санчес. — Вам же, Ирина, придется остаться в лагере.
— Ни за что! — категорично отказалась она. — Одна я здесь не останусь…
— Дорогая… — обнял ее за плечи Васильев. — Здесь же безопаснее. И потом, надо кому-то за
