торопливо добавила она, чувствуя по некоторым признакам на лице Филиппа, что внутри у него собирается гроза.
— Разве тебе в голову не приходило, что я могу приревновать тебя к этому щенку? Однако, как утверждают, он равнодушен к женщинам. Но мадам де Сталь! Что делает эта женщина в Париже?
— Но она не была в Париже. Мы ездили в ее загородный дом…
Он, отпустив ее из объятий, принялся расхаживать взад и вперед по гостиной.
— И на это есть веские причины. Ее выслали из Парижа! Наполеон приказал ее не подпускать к столице ближе чем на сорок лье!
Он бросил на нее полный обвинений взгляд, но она молчала, хотя была уверена, что она никак не могла проехать сорок лье от города.
— Если Бонапарту станет известно, что мы с ней связаны, мне конец. А он обязательно узнает о твоем к ней визите, — у него повсюду есть шпионы!
Повернувшись к ней, он спросил:
— Неужели ты намерена сделать все, чтобы мы не остались во Франции?
Она была настолько потрясена известием об исчезновении Минетт, что на какое-то мгновение попала впросак из-за его неожиданного выпада. На помощь пришел охвативший ее гнев.
— Ты себя ведешь отвратительно, Филипп. Я стараюсь помочь тебе. Если бы ты так не заботился о своей репутации, то ты бы сразу это понял. Я там встречалась с несколькими джентльменами, которые являются министрами в правительстве Наполеона.
— Вполне естественно. Они хотят быть в курсе, что замышляет мадам де Сталь против него.
— Один из них был месье Талейран! — выпалила она.
— Боже мой! — Филипп, тяжело опустившись на стул, обхватил руками голову. — Сколько раз ты посещала эту женщину?
— Только один раз… Потом я обратилась к ней с просьбой помочь отыскать Минетт, — призналась она. — Но мне сообщили, что в данный момент она находится в Женеве.
— Ей было приказано туда убраться! Кто знает о том, что ты с ней встречалась?
— Только виконт и месье Дельруа. И те джентльмены, которые были у нее в гостях. И еще одна женщина, мадам Савара.
Он застонал.
Она стояла рядом с ним, закусив нижнюю губу, кипя от негодования и в то же время опасаясь, что совершила какой-то непростительно чудовищный промах. Но она невольно получала удовольствие, осознавая, что Наполеон опасается влияния ее новой подруги.
— Ты вызвала жандармов? — напомнил ей Филипп слабым голосом. — В чем ты обвинила Минетт?
— Ни в чем! — огрызнулась она, словно впадая в бешенство.
Подойдя к окну, она бросила взгляд вниз, на булыжную мостовую. Под ее окнами проходил трубочист, а за ним тащился с мрачным видом мальчишка с огромным мешком на спине.
— Я просто попросила офицера помочь мне разыскать ее, — сказала она, помолчав с минуту.
— Что он тебе ответил?
— Чтобы я не надеялась снова увидеть ее, — неохотно призналась она.
Филипп замолчал, а Анжеле стоило немало усилий оставаться спокойной. Наконец он встал.
— Никому не говори о мадам де Сталь, — холодно предупредил он ее. — Не называй даже ее имени.
С этими словами он вышел из комнаты.
Анжела по-прежнему стояла у окна, закусив губу, чтобы не расплакаться. Наконец она села за письменный стол, чтобы написать это трудное письмо в Беллемонт и попросить своего дядю сообщить печальную новость Мими и Жану-Батисту.
Осуждение Филиппа больно ударило по ее чувствам, но ночью он все же пришел к ней в спальню, и она с радостью встретила его с навернувшимися на глазах слезами счастья.
В мае месяце Наполеон Бонапарт был провозглашен императором. Таким образом, он получил этот титул пожизненно, а на плебисците, состоявшемся два дня спустя после этого, он собрал более трех миллионов голосов. Весь Париж приступил к подготовке торжеств, связанных с его предстоящей коронацией, которая должна была произойти в декабре.
В парках распускались розовые кусты, а деревья, которые лишь недавно были окружены легкой зеленоватой аурой, теперь украсились плотной изумрудной листвой. Анжела была представлена новому императору и его прекрасной, экстравагантной жене, и теперь на улицу Невер устремился поток приглашений. Она нашла Наполеона удивительно обаятельным и довольно высоким, хотя он, конечно, не был выше ее ростом. Во время церемонии представления он, бросив на нее острый взгляд, задал ей прямо в лоб щекотливый вопрос:
— Мне сказали, что женщины находят вашего супруга неотразимым. Не скажете ли, почему они так считают?
— Потому что он всегда внимательно выслушивает то, что они ему говорят, — отважно ответила она.
Император пристально посмотрел на ее рисковое декольте, слегка прикрывающее изгиб ее полных грудей.
— А меня совершенно не интересует, что говорит женщина, — многозначительно заметил он, настолько безразлично, что она почувствовала неуверенность, как ей следовало воспринимать это замечание, — как оскорбление или же как комплимент.
Жозефина ей показалась просто обворожительной.
В течение нескольких следующих месяцев Анжела была настолько занята, что ей некогда было скучать по дому. Нужно было заказывать новые платья, так как теперь их с Филиппом постоянно куда- нибудь приглашали, благодаря его родственным связям с четой Ремюза.
Все при дворе Наполеона были настолько поглощены подготовкой к коронации и приезду папы, который согласился освятить восшествие на престол нового императора, что Филипп все никак не мог решиться и потребовать возвращения ему того, что осталось от его поместья. Что касается титула, доставшегося ему от отца, то он продолжал им пользоваться, как это делал все время после его смерти. Наполеон оказался прав. Филипп пользовался огромным успехом среди дам, и Анжела хорошо знала почему. Она замечала, как он одаривал таким же внимательным взглядом как худенькую застенчивую молодую девушку, которая полностью осознавала степень своего уродства, так и любую самую блестящую красавицу, а потом делал вид, что не замечает благодарного обожания этой дурнушки. Анжела пыталась бороться с острыми приступами ревности. Филипп был таким заботливым, таким сострадательным, он мог запросто распознавать самые тайные страхи любой женщины, ее устремления и переживания, — поэтому-то сама она и не смогла преодолеть соблазна и влюбилась в него.
Анжела чувствовала себя значительно спокойнее, когда на балу его вниманием завладевала не одна светская львица, а сразу три или даже четыре. У нее была своя компания поклонников, включая и виконта Рулада, и его приятеля месье Дельруа. Постепенно они приучили ее к мысли, что в Париже весьма обычное дело для обоих партнеров по браку иметь еще любовника или любовницу, и несколько мужчин даже делали ей такие предложения, а женщины выставляли напоказ все свои прелести перед Филиппом.
Анжела приобрела значительный искусный опыт дружеского флирта — несмотря на то, что в Новом Орлеане, когда она так старательно избегала своих ухажеров, которые ей не давали прохода и ей нравилась такая с ними игра. Но в Париже такие игры были далеко не невинные. Это был совершенно иной мир, как об этом неоднократно напоминал ей сам Филипп, но все же она не думала, что император смог бы с кем-то делить Жозефину, не могла и она с кем-то делить своего Филиппа.
Что касается Жозефины, то здесь она не была столь уверенной. Приветствуя их на балу в Тюильри, та, бросив взгляд на Филиппа, — элегантного, стройного, высокого, в мягком голубом камзоле, бриджах и в кремовом жилете, — эти цвета были не такими броскими и вполне могли удовлетворить вкусы как революционеров, так и потомственных аристократов, — прошептала:
— От вас, месье маркиз, сегодня все женщины потеряют голову.
Филипп, поклонившись, возвратил ей комплимент.
