– Там происходит такое, чего я не понимаю…
– Да они просто колдуют… – удивилась амазонка.
– Колдуют… Это незнакомая магия, сыны омелы делают это не так. Сила фей… слишком необычна.
Лана покачала головой, глядя на деревья, за которыми скрывался холм.
– Ты и вправду чувствуешь магию. Наверное, ты можешь стать друидом.
Эльхант вновь сел, тяжело привалился к стволу. Плещущаяся вокруг холма магия фей пронизывала его тело, покачивала, будто сухую ветку на речных волнах.
– Нет, не могу. Альвар… Отец пытался научить. Чувствую… Да, чувствую, иногда вижу ее. Но не могу, даже как бард – повторить созданное другими заклятье, даже на это неспособен. Могу запомнить, хотя и с трудом, могу произнести, но ничего не происходит, слова не становятся магией. И песни сынов омелы плохо держатся в голове. Меня беспокоит эта сила. То, что делают феи.
– Но почему? Что в ней такого? Феи издавна живут в лесах и всегда помогали нам, если мы просили…
Эльхант поднял руку, и Лана замолчала, когда он приложил ладонь ко лбу.
– Я знаю, что все просто, – произнес агач с закрытыми глазами. – Есть ты, есть другие. Среди них есть свои, есть враги. Своим надо помогать, врагов – убивать. Тебе остается лишь решить, как это делать, и все. Но из-за… – он медленно повел рукой в сторону холма. – Из-за этого начинаю понимать: есть что-то еще. Под всем… Под всем спрятано что-то темное и непонятное. Сложное…
– Мадред, – сказала Лана. – Друиды говорят: Артар – все мужи, Мара – жены, а Мадред – то темное, что есть в каждом сыне и каждой дочери Высокого Древа.
Они замолчали, думая каждый о своем. Для Ланы, чья мать умерла сразу после родов, воспитывавшейся сначала среди неразговорчивых и суровых мужей-доиров, а после – среди еще более суровых питшей, жизнь так же представлялась простой и ясной. Она не видела ничего необычного в магии фей, не верила в восставшего из праха Горака… но она знала сынов омелы, знала, на что они способны.
– Почему друиды изгнали Альвара? – спросила она.
Глаза Септанты раскрылись, и он посмотрел на амазонку.
– Ты не знаешь?
Она пожала плечами:
– Лишь слухи. В шесть лет отец отдал меня на воспитание питшам. Там говорили, что Альвар Гай пытался убить оллама.
– Ложь. Он… он сделал другое. Хотел сделать. Я не буду говорить об этом. Я…
Что-то произошло на холме – волны, накатывающие все быстрее и быстрее, вдруг схлынули, а потом из вершины будто ударил фонтан, так что затрепетали листья на деревьях по всей округе, закачались ветви, и не только Эльхант, но и другие ощутили этот всплеск. Агач зажмурился. Его рассудок закрутило в водовороте… И тут же все кончилось – наступила тишина, волны силы перестали биться в разум Септанты, как вышедшая из берегов река в одинокое дерево, грозя подмыть и опрокинуть его.
– Летит, – произнес Орхар.
Это оказалась Поэми – раскрасневшаяся, с растрепанными волосами. Когда она возникла среди деревьев, пирси со всех сторон устремились к ней, что-то взволнованно пища. Не обращая внимания на остальных, Поэми подлетела к Эльханту и сказала:
– Владычица передает, что вы можете возвращаться.
– К холму! – громко произнесла Лана, и эльфы начали подниматься на ноги.
Крылья Поэми затрепетали, она тихо застонала, покачиваясь. Темно-синие глаза закатились, фея перевернулась спиной книзу, падая в траву. Шагнув вперед, Эльхант подхватил ее.
– Что с тобой?
Поэми молчала. Голова безвольно откинулась, эллиан повисла на руках Септанты. Под туникой из крапивной ткани грудь тяжело вздымалась. Сжимая Поэми в объятьях, Эльхант вслед за остальными пошел в сторону холма. Оттуда уже доносились голоса вернувшихся кентавров.
Поэми пришла в себя, когда Эльхант остановился у подножия. Фея что-то пробормотала, ухватив агача за руки, развела их и взлетела. Эльхант не заметил этого – как и все остальные, он глядел на холм. Черный цвет исчез, склоны покрылись светло-коричневыми и ярко-зелеными пятнами. Толстые стволы, переплетенные, будто прутья в корзине или изгороди, образовывали стену, которая тянулась по кругу примерно на середине склона, опоясывая вершину. Ее венчала башня, очень широкая у основания и сужающаяся кверху, где она заканчивалась площадкой в окружении густо растущих веток и листвы – будто пышной зеленой шапки. Вся крепость казалась живой, и она все еще продолжала расти: из стены появлялись тонкие ветви, они изгибались, прорастая листьями, оплетали бойницы. Временами земля начинала шевелиться, когда новые корни пронзали ее, вгрызаясь в холм. За крепостной стеной виднелись башенки; в ней были ворота с одной шелестящей листьями створкой – изогнутый квадратом ствол и виноградная лоза, протянувшаяся ровными рядами.
Эльфы столпились у подножия, изумленно разглядывая все это. Над стеной и между ветвями, что украшали вершину центральной башни, порхали эллианы. Стая пирси, радостно пища, устремилась к ним. Ухватив Эльханта за руку, Поэми потащила его вверх.
Переглядываясь, дети деревьев направились следом. Из-за холма донеслись голоса не успевших ускакать далеко кентавров, которые теперь также поднимались к вершине, но с другой стороны.
Когда Поэми подвела Эльханта к воротам, те сдвинулись на двух гибких стволах, заменяющих петли, приоткрылись, и наружу вылетела бледная Оливия.
– Внутри возле башни есть круг земли! – громко произнесла владычица. – Костер жечь только там.
