– Это жилище Драэлнора. Идем.
Внутри никого не оказалось. Кучек сразу направился к сараю, принялся чем-то греметь и шуршать там, остальные вошли в хижину. Орхар сунулся в кладовку, нашел жбан с молоком и краюху хлеба, сев за колченогий стол, принялся с аппетитом чавкать и хлебать молоко прямо из горлышка.
– До меня топайте, – предложил он, хлопая по лавке рядом. – Тока чашки раздобудьте в кладовой.
Очаг давно остыл. Кроме стола, в комнате, полной острых, кислых запахов, стояла пара сундуков да низкая лежанка. На окнах не было ставен, лишь куски холстины, на двери – засова или щеколды. С балок под низким потолком свешивались связки трав, веревочные сетки, полные кореньев и высохших бледных клубней.
– Точно Лучшая Песня здесь обитает? – спросил Орхар. – Не боится, однако, старец никого, двери не запирает… Что там глиняный наш поделывает? Пойду гляну.
Лана с Эльхантом вышли вслед за солдатом. Кучек неподвижно стоял под хижиной со стороны реки. В руках была длинная, чуть кривоватая палка с ржавым серпом на конце.
– Плохое, – молвил голем не оборачиваясь, когда они приблизились. – Неказистый убоюн. Другой отсутствует. После Кучек краше оружие найдет.
– Что ты там выглядываешь? – спросила Лана.
– Огонька много было, – пояснил он, все так же пялясь на реку. – Крыша вниз скоро рухнуть должна. Могло завалить паутинку, но вдруг? Если полезут из воды кости, Кучек здесь будет. Следить будет. – Он тяжело сел, положив свое новое оружие на округлые, покрытые мелкими трещинами колени, и заключил: – Всю ночь.
– Будем ждать Лучшую Песню, – подтвердил Септанта, когда Лана и Орхар повернулись к нему. – Он знал, что я появлюсь. Должен прийти.
Они стали возвращаться к хижине, и тут впереди раздался шум. Все трое одновременно схватились за оружие, когда увидели фигуры между деревьями. Похрустывая ветками, из лесу появился отряд орков – в основном желтокожих, хотя были среди них и зеленые. Многие ранены, все выглядели помято и устало. Во главе шел высоченный вожак с длинным копьем на плече. Он остановился, вскинув голову, и вслед за ним стали остальные. Раздалось ворчание.
– Меньше дюжины их, – прошептала Лана.
Вожак склонил голову набок, разглядывая троих возле хижины. На низком морщинистом лбу и правой скуле виднелись темные пятна запекшейся крови. Вдруг он поднял лапу и показал череп, который держал, просунув пальцы в глазницы.
– Харгархх! – донесся не то вопрос, не то восклицание.
– На орков мертвоживые напали, – поняла Лана. – Их больше, но они без сил… Можем добить сейчас, мы же с Кучеком, да и Орхар…
– Уходите! – прокричал Эльхант, поднимая руку. – Ступайте к Горе! Здесь не выжить.
Он махнул в сторону Предела Воздуха и медленно положил кэлгор на землю.
Еще несколько мгновений вожак глядел на них, потом с размаху швырнул череп себе под ноги и наступил на него. Раздалось неразборчивое ворчание; орки направились дальше – наискось от леса, прошли позади хижины, постепенно удаляясь.
– Зачем? – спросила амазонка.
– Сейчас не они главные наши враги. – Эльхант поднял меч.
– Да, но… Все равно – орки растерзают любого из нас при первой возможности. А это – еще и желтые. У них есть жорганы, белые кабаны. Они куда хуже жургов. В детстве, когда я не слушалась, нянька пугала ими.
– А я видал жорганов, – Орхар поежился. – Однажды, во время того боя… Горак на белом скакал. Он как… как корова все одно! Ладно, чего там. Ушли они – и Мадред с ними.
В конце концов солдат спать в хижине отказался. Покосившись на Лану с агачем, он сказал, что от духа друидских трав его мутит и в голову лезет что-то дивное, да и одежа на ветерке быстрее обсохнет, и вообще он привык почивать под звездами. Орхар залез в кладовку, вытащил ком тряпья, затем, бормоча что-то про ночной холод и про то, что 'вы тута и так не померзнете', забрал с лежанки покрывало, после чего удалился. Вскоре снаружи донесся скрип двери – почему-то, несмотря на свои слова, солдат решил спать не под звездами, а в сарае. За окном, если приподнять холстину, можно было увидеть неподвижного Кучека, сидящего лицом к реке. Стемнело окончательно. Под потолком между балками едва заметно мерцали, то исчезая, то возникая, блеклые расплывчатые светляки. Из сарая некоторое время доносился шелест соломы и приглушенное ворчание Орхара, затем все смолкло.
– Матери не помню, – сказал Эльхант, кладя руку под голову. Вторая его рука лежала на затылке Ланы, пальцы перебирали ее волосы. Их одежда сохла, развешенная на табуретах и столе. Септанта лежал на спине, уставившись в потолок, амазонка – на боку, щекой на его плече.
– Помню только что-то большое и светлое. Волосы почти белые. Она умерла, когда мне восемь было. Через год после изгнания.
– А отец? – спросила Лана.
– Альвар… он строгий был. Но такой… рассеянный. Что-то велит сделать, а после забудет. Серьезный. Думал всегда о чем-то своем.
– Как он погиб? Если не хочешь – не говори.
– Нет, я могу. Он орков лечил и заразился от них.
– Орков? – Она с удивлением приподняла голову, разглядывая его лицо в профиль.
– Детенышей, да. Появились филиды и друиды, отрядом. Пришли за Альваром, чтоб убить его. Или, может, чтоб пленить и в Корневище привести. Думаю, их оллам послал. Но они ж Гравийской пустоши не знают совсем. Между Баркентинами и Горой Мира прошли, потом через Кору, мимо руин как-то
