Женщина за массивным письменным столом сидела лицом к вошедшим, спиной к окну, и от дверей большого кабинета на фоне светлого окна Дункан увидел издали только овал лица и темные волосы, опускавшиеся к плечам.
Она не поднялась, прозвучал мелодичный голос, ответивший им на приветствие и предложивший сесть.
Рука указала на кресла перед ее столом.
Там в разных местах лежали бумаги, а миссис Ванлейн, продолжая запись в блокноте, попросила их чуть подождать.
Впрочем, инспектор едва успел расположить перед собой на краю стола диктофон, как женщина захлопнула блокнот и сообщила:
— К вашим услугам, господа.
Инспектор указал на диктофон:
— Не возражаете, мэм, против такой процедуры? Пойдет в дело в качестве аудиопротокола, а перепечатку мы потом приготовим, и вы подпишете.
Волосы вслед качнувшейся голове совсем закрыли виски и щеки. Очень красивые волосы — темные, с блеском, но словно главная их задача — охранять от чего-то случайного, неожиданного.
Инспектор вежливо ждал, когда шеф начнет.
— Мы постараемся вас не задерживать, миссис Ванлейн.
Ему любезно ответили, что можно не торопиться.
— Итак, нам необходимо с максимальной точностью зафиксировать обстоятельства вчерашнего несчастного случая. Начнем, если позволите, за полчаса до события.
Она чуть задумалась, глядя поверх их голов.
Да, красивое лицо, но правильнее — интересное.
И не то чтобы очень молодое, кстати.
— Что же, за полчаса…
Хозяйка кабинета повертела в руках карандаш.
Затем стала медленно говорить, прослеживая в памяти детали:
— Точного времени я не знаю, поэтому начну с шести часов, когда детей посадили ужинать. Это всегда требует некоторых усилий — перед ужином у них время активной игры, а процессы торможения в таком возрасте еще не вполне срабатывают.
Инспектор широко улыбнулся:
— Знакомо, мэм, когда двое моих подрастали… — он тут же осекся. — Извините, что перебил.
Миссис Ванлейн извинила быстрой улыбкой.
— И обычно, когда дети едят, я им рассказываю что-то из американской истории. У меня на этот счет есть тематический план, поэтому я укладываюсь в определенное время. Могу сказать: лекция за ужином занимает от восемнадцати до двадцати минут.
Она встретилась глазами с капитаном, тот кивнул, предлагая двигаться дальше.
— Вчера мы ждали к себе попозже кое-кого из гостей. А начало вечера муж почти всегда проводит «на площадке» — так мы зовем нашу крышу, читает или работает с деловыми бумагами.
Капитану захотелось спросить:
— Дети тоже бывают там наверху?
— Только вместе со взрослыми. Дверь с номерным кодом закрывается последним, кто оттуда уходит.
Миссис Ванлейн, разумеется, поняла, к чему в первую очередь задан вопрос:
— Нет, капитан, никто из детей после ужина на площадку не поднимался.
— И не видел снизу падения?
— К счастью, нет.
Дункан опять кивком попросил продолжать.
— Марта — служанка, занималась приготовлениями для гостей, дети после ужина ушли во что-то играть, мне следовало подобрать посуду и разные мелочи. Я находилась в хозяйственной комнате, она смежная с кухней.
Здесь хозяйка дома на секунду задумалась.
— Помню, Марта вдруг прервала разговор, она первая услышала голос посыльного, который привез заказанный торт, он и обнаружил тело. Мы обе сначала подумали, не случилось ли что-то с кем-нибудь из детей, и поспешили туда.
Внезапно ее взгляд лишился всякого выражения, однако лицо было сосредоточенным.
Капитан понял — она находится уже не здесь в кабинете, а там у выхода, и переживает страшный миг, когда видит труп мужа, но еще не понимает, что это труп.
— Спасибо, миссис Ванлейн, — повысив голос, проговорил он.
Взгляд вернулся и обратился на Дункана… немножечко удивленный.
— Следующий вопрос, если позволите.
Ей все-таки понадобились еще секунды, прежде чем близкое прошлое отступило.
— Мистер Ванлейн не жаловался на сердце?
Дункан каким-то одиннадцатым чувством поймал, что вопрос не понравился.
И пауза подтвердила это.
Женщина хотела снова взять карандаш, но на ходу раздумала и резко сдвинула его в сторону.
— Муж относился к разряду людей, которые вообще не жалуются… во всяком случае, очень это не любят.
Не волнение, а скорее нервная досада ощутилась в паузах и мимике, которая не могла остановиться на одном выражении.
— Я не раз говорила, что надо снять электрокардиограмму. Если сердце в мои тридцать шесть дает знать о себе, в его возрасте нужно следить за организмом тем более, — она откинулась на спинку кресла и произнесла уже совсем раздраженно: — Но его злили мои слова, и злила сама мысль, что с ним может быть что-то не так.
— Значит, симптомы имелись?
— Он считал это неврозом сердечной мышцы. И как все медики, терпеть не мог лечиться.
— У вашего мужа было врачебное образование?
— Да, но он рано оставил практику и начал заниматься фармацевтическим бизнесом, доставшимся ему от отца.
К досаде в ее лице добавилось что-то горькое.
Рука инспектора двинулась выключить диктофон, взгляд за разрешением обратился к шефу, и тот кивнул.
Провожаемые любезной служанкой, они вышли наружу и приостановились, увидев здоровенного ротвейлера всего в нескольких ярдах. Пес стоял не то чтобы наготове, однако же и не расслабившись.
— Он не тронет, джентльмены, — поспешила успокоить их Марта, — он просто «бдит». Мистер Ванлейн так всегда говорил.
От глагола в прошедшем времени выражение ее лица опять поменялось.
Дункан вспомнил, как его дочь в детстве любила рисовать лица-маски, где всего лишь тремя- четырьмя линиями обозначались грусть, радость, уныние, злоба. Лезла к нему с этой ерундой и заливисто хохотала — маленькой душе весело оттого, что мир так легко изменить одним пустяком.
— Мэм, расскажите в нескольких словах, что происходило после детского ужина, в те примерно двадцать минут, как прибывший посыльный обнаружил тело.
Женщина даже расстроилась, что не в силах помочь, и развела руками:
— Почти ничего не происходило, сэр.
