Я молчал.
– Почему ты хочешь расстаться со мной?
Странно было слышать эти слова из уст девушки, которая была когда-то татрикс Тарны.
– Я люблю Талену, дочь Марленуса, который был когда-то убаром Ара.
– Мужчина может иметь много рабынь, – фыркнула она, – я уверена, что в твоем доме, где бы он не был, есть много прекрасных девушек, на ошейниках которых твое имя.
– Нет.
– Ты очень странный…
Я пожал плечами, не зная, как лучше объяснить ей.
– Ты не хочешь меня?
– Видеть тебя – значит хотеть.
– Тогда возьми меня, я твоя.
Я опустил глаза и сказал:
– Я не могу это сделать.
– Животные глупы, – выкрикнула она и бросилась к стене палатки. Она сорвала шелк и зарылась в него лицом. Затем повернулась, сжимая ткань в руках. В ее глазах сверкали слезы – слезы ярости.
– Ты вернешь меня в Тарну, – сказала она. Это звучало как приказ.
– Только ради моих друзей.
– Это для тебя дело чести.
– Возможно, – согласился я.
– Я ненавижу твою честь, – крикнула она.
– Есть вещи более важные, чем красота женщины.
– Я ненавижу тебя.
– Мне очень жаль.
Лара печально рассмеялась и села у стены, положив подбородок на колени.
– Ты знаешь, что я не могу ненавидеть тебя, – сказала она.
– Знаю.
– Но я… ненавижу тебя. Ненавидела, когда была татрикс, и сейчас продолжаю ненавидеть.
Я молчал, так как знал, что она говорит правду. Я чувствовал, что ее раздирает буря самых противоречивых эмоций.
– А знаешь ли ты, воин, – спросила она грустно, – почему я, всего лишь жалкая рабыня, ненавижу тебя?
– Нет.
– Потому, что когда я увидела тебя, то сразу узнала, так как видела в тысячах снов.
Она тихо рассказывала, устремив глаза куда-то вдаль.
– Во сне я видела себя сидящей во дворце среди дворни и воинов. И вдруг стеклянная крыша разбивается и влетает громадный тарн, с огромным воином на спине. Воин разгоняет всех солдат, хватает меня и привязывает к седлу тарна. А затем уносит меня в свой город, и там я, гордая татрикс, становлюсь его рабыней.
– Не бойся этого сна, – сказал я.
– И потом, – как во сне продолжала Лара, сверкая глазами, – он вешает колокольчики мне на ноги, одевает в прозрачные шелка. У меня нет выбора. Я должна во всем повиноваться ему. И когда у меня нет уже сил танцевать, он кладет меня на постель и овладевает мною.
– Это жестокий сон.
Она рассмеялась. Ее лицо порозовело от смущения.
– Нет, – возразила она, – это не жестокий, а приятный сон.
– Я не понимаю.
– В его объятиях я познала то, что мне не могла дать Тарна. Я ощутила жар страсти, увидела горы и цветы, услышала крик дикого тарна, почувствовала прикосновение когтей ларла. Впервые я познала наслаждение, ощутила прикосновение чужого тела, посмотрела в чьи-то глаза. И тогда я поняла, что я – всего-лишь живое существо, такое же, как он, ничуть не лучше. И я любила его!
Я промолчал.
– И я бы не отдала ошейник с его именем за все золото и драгоценности мира.
– Но ты же не была свободна!
– А в Тарне я была свободна?
