Поблизости от хижины стояла конура, в которой Турнус держал своих девушек. Не одному же отправляться в поле!
– Молчи, женщина, – бросил Турнус.
На небольшом столике у стены лежал невзрачный бесформенный камень. Много лет назад Турнус, основавший здесь ферму, которой суждено было дать начало селению Табучий Брод, подобрал его на собственном поле. Однажды поутру он с луком за плечами, с дубиной в руках, с привязанным к поясу мешочком семян набрел на здешние места, и луга в долине Верла пришлись ему по душе. В родном селе он ухаживал за свободной девушкой и в драке переломал руки и ноги ее брату – вот и пришлось покинуть отчий дом. Девушка ушла с ним и стала его подругой. Отправились с ним и двое юношей и еще две молодые женщины, разглядевшие в костлявом верзиле будущего главу касты. Они скитались несколько месяцев, и вот однажды, преследуя стадо табуков, он попал в долину Верла и пленился здешними местами. Здесь животные переходили вброд реку. Он забыл об охоте, застолбил плодородный участок у реки и с оружием в руках стал у вбитого в землю столба – солнце подошло к зениту, потом медленно закатилось, и лишь тогда, наклонившись, он поднял с земли камень – камень с собственного поля. Теперь этот камень хранится в его хижине. Для Турнуса он стад Домашним Камнем.
– Турнус! – позвала его подруга.
Он и бровью не повел. С тех пор как она, покинув дом отца, ушла за ним из родного селения, миновали годы. Много лет. Как водится у крестьян, он оставил ее в своем доме. Она расплылась, раздобрела. Дороги назад, в дом брата, ей уже не было.
Я прижимала губы к чаше Турнуса. Он подвинул ее ближе к себе. Пришлось двинуться и мне.
Я знала: там, в конуре, он держит девушек.
Турнус силой не обижен, он из тех мужчин, кому нужно либо множество женщин, либо невероятно много – от одной. Скорее всего, подруга больше его не привлекает, а может, гордясь своей свободой, держится слишком уж независимо – вот он и не обращает на нее внимания. Мужчине проще всего разглядеть женщину, лежащую у его нот, умоляющую взглянуть на нее.
– А ты хорошенькая, – сказал, обращаясь ко мне, Турнус.
Прижавшись губами к чаше, я не отвечала.
– Как ее зовут? – спросил он у моего хозяина.
– У нее нет имени, – ответил тот.
– О, – протянул Турнус. – А хорошенькая, – добавил он. Его ладонь поползла по моей ноге.
Мелина, подруга Турнуса, сердито вскочив, вышла из хижины.
Я вздрогнула под бесстыдным прикосновением Турнуса. Губы от чаши отрывать нельзя, от его ласки мне не уклониться.
– Может, дать ей имя? – предложила Марла.
– А что, можно, – согласился, глядя на меня, один из помощников.
– Как насчет Дурочки? – спросила Марла.
Мужчины расхохотались.
– Или Нескладеха? – приставала она.
– Еще лучше, – похвалил помощник.
Как злилась я, как ревновала! Все ей с рук сходит! Заговори я вот так, без разрешения – сразу бы высекли. Она – высшая из рабынь.
– Правильно, – согласился хозяин, – она и дурочка, и нескладеха, но постепенно набирается ума, красоты и грации.
Услышав это, я залилась краской от удовольствия.
– Давай дадим ей имя, подходящее для рабыни, которая когда-нибудь научится доставлять удовольствие мужчинам.
Я не могла оторвать губ от чаши, не могла уйти от ласки Турнуса. Его прикосновения начинали возбуждать меня. Я – рабыня. Я над собой не властна.
Рассмеявшись, Турнус со своим крестьянским юмором тоже предложил два имени: оба очень выразительные, оба постыдные.
Мои бедра шевельнулись. Как я бесилась! Я – рабыня. Я над собой не властна.
Бесил меня и смех, которым приветствовали предложение Турнуса. Однако я знала: заблагорассудится хозяину дать мне такое грязное, непристойное имя – и мне придется на него отзываться. Это будет мое имя – и все.
– Давайте еще подумаем, – фыркнул хозяин. Он – не крестьянин, он – Клитус Вителлиус из касты Воинов города Ара.
Под прикосновениями Турнуса я начала совершать непроизвольные движения. Ничего не могла с собой поделать. Я – рабыня.
Хозяин взглянул на меня.
– А в предложении Турнуса что-то есть, – заметил он. Я застонала от отчаяния.
– Но, по-моему, – улыбнулся он, – стоит еще подумать. Изо всех сил пыталась я сдерживаться, не отвечать на ласку
Турнуса – и не могла. Вспомнилась Элайза Невинс, моя ослепительная соперница. Вот высмеяла бы меня сейчас! Видела бы она меня – едва прикрытая ужасающе короткой та-тирой полуголая рабыня прижалась губами к чаше, ее трогает мужчина, и она не в силах устоять. В какой стыд и унижение повергла меня сама
