— Да, — сказал я, — мне тебя жаль.
Медленно, собрав все остатки воли, понукаемый холодной яростью, бывший стражник поднялся на ноги. Глаза его были полны гнева.
— Жалеешь? — повторил он. — Меня?
— Мне известно, что ты проштрафился и лишился права на алые одежды воина.
— Вздор! Никто не может лишить меня пурпура, коль скоро он мне дарован.
Он разорвал на груди верхнюю тунику, и под ней обнаружилась вторая, в лунном свете отливавшая алым.
— Видишь! Отобрать у меня это можно только мечом! И пусть кто-нибудь, если ему надоела жизнь, попытается оспорить мое право на ношение одеяния воина!
— Ты сам лишаешь себя всех прав, — заметил я. — Ты конченный человек. Пей!
Он злобно воззрился на бутылку. — Ты ведь даже забыл имя того капитана, который отогнал пиратов от Порт-Коса. Его больше нет. Пей!
Бывший воин, обеими руками сжимавший бутыль близ горлышка, понурясь, уставился на него, а потом неожиданно вскинул глаза к двум горианским лунам и издал долгий громкий крик, начавшийся как горестный стон, но закончившийся яростным ревом. Неожиданно он развернулся и изо всех сил ударил бутыль о каменную стену. Она разлетелась вдребезги, осыпав его острыми осколками.
— Я вспомнил того воина, — промолвил он.
— Как его звали? — спросил я.
— Каллимах. Его звали Каллимах из Порт-Коса.
— Но его больше нет, не так ли? — спросил я.
— Он жив! — проревел бывший стражник и со страшной силой обрушил на камень оба тяжелых кулака. Между его пальцами сочилась густая темная кровь.
— И где же он?
— Здесь, — ответил мой собеседник, медленно поворачиваясь ко мне лицом. — Это я.
— Рад слышать, — произнес я и, наклонившись, поднял с земли его упавший клинок. — Возьми меч, Каллимах. Он твой и тебе еще пригодится.
Вложив меч в ножны, воин смерил меня долгим, очень долгим взглядом, после чего сказал:
— Ты оказал мне услугу. Чем я могу отплатить тебе?
— Как раз на сей счет у меня имеется некий план. Научи меня владеть мечом.
23. МЕНЯ ВСТРЕЧАЮТ В ЦИТАДЕЛИ ПОЛИКРАТА. КЛИОМЕН УСТРАИВАЕТ МНЕ ИСПЫТАНИЕ. Я ВЫБИРАЮ СЕБЕ ДЕВУШКУ НА НОЧЬ
Обнаженная рабыня, обвешанная цепочками и бубенцами, извивалась перед нами на красных плитках пола.
Поликрат, сидевший рядом со мной за широким низеньким столиком, задумчиво соединил вместе куски желтовато-коричневого камня, две половинки некогда расколотого топаза. После соединения осколков из коричневых прожилков на их поверхности образовался контур речной галеры. Не могло быть никаких сомнений в том, что две эти части некогда представляли собой единое целое.
— Замечательно, — сказал Поликрат. — А как поживает мой друг, Рагнар Воскджар?
— Прекрасно, — ответил я, — и, конечно же, он велел справиться о твоем самочувствии.
— У меня все в порядке, и ты по возвращении можешь заверить его, что я готов поучаствовать в нашем общем деле.
— Через двадцать дней, — сказал я, — считая время на мое возвращение и подготовку наших кораблей, мы будем у ворот твоей гавани.
— Превосходно, — одобрил Поликрат.
— Потом, — продолжил я, — мы проследуем к Арской фактории, чтобы разорить ее пакгаузы и сжечь тамошние суда. Вслед за этим настанет черед Порт-Коса. Оба этих порта, обеспечивающих контроль над рекой, должны стать нашими.
— Забавно, — сказал Поликрат, — что в то время, как мы объединяем свои усилия, раздоры между Аром и Косом не позволяют им выступить против нас совместно.
— Их недальновидность и глупость, — подхватил я, — должны стать залогом нашего успеха.
— Верно, — рассмеялся Поликрат. — Давай же выпьем за это!
Он поднял свой кубок. Чокнувшись с ним, я протянул свой кубок и к Клиомену, сидевшему с хмурым видом по правую руку от Поликрата.
Соприкоснувшись краями бокалов, мы выпили. Клиомен не переставая сверлил меня взглядом, но я отвернулся и сосредоточил внимание на рабыне, продолжавшей извиваться по полу, выложенному красной плиткой. Она исполняла танец желания, весьма распространенный среди горианских невольниц, состоящий, как правило, из нескольких четко разделяющихся фаз, каждой из которых, согласно ее эмоциональному и сексуальному настрою, соответствует определенный набор поз и движений. При этом изменяется и характер музыкального сопровождения.
Таких фаз в большинстве версий танца обычно пять. В первой девушка танцует с напускным равнодушием, делая вид, будто мужчины, перед которыми она по обязанности должна выступать, совершенно не волнуют и не привлекают ее. Во второй фазе деланное равнодушие сменяется беспокойством по поводу того, что никто из зрителей не возбудился видом ее наготы и не пожелал ее. На этой стадии она уже начинает проявлять свою сексуальность, но пока робко и сдержанно. Впрочем, к концу данной фазы становится ясно, что сдерживать глубинное желание ей более не под силу. Рабыня обнаруживает не только свои сексуальные потребности, но и боязнь того, что мужчины могут счесть ее недостаточно привлекательной. С каждым тактом, каждым движением ее возбуждение становится все более очевидным.
В третьей фазе танца плясунья пока еще в достаточно сдержанных движениях дает понять, что ее попытки не увенчались успехом. Выставляя себя напоказ, девушка языком мимики и жеста демонстрирует мужчинам свою готовность удовлетворить их желания. Она приглашает их овладеть ею, но что, если танец не возбудил похоти ни в ком из господ? Ее охватывает страх, ибо рабыню, не сумевшую понравиться, ждет суровое наказание. Ее могут заковать в цепи и бросить в конуру. В конце концов, рабыня, не вызывающая желания, никому не нужна, и ее могут просто убить.
Обычаи Гора практически не ставят преград на пути женской сексуальности. На данной стадии женщина чувственно и бесстыдно выражает танцем свое стремление отдаться и страстный призыв овладеть ею. Эту фазу порой называют «течка суки на цепи», подчеркивая тем самым животный характер женской чувственности.
Пятая, завершающая фаза танца не только сексуальна, но и драматична. В этой фазе девушка, переполняемая сексуальным желанием, недвусмысленно демонстрирует свою рабскую сущность. На этой стадии танцовщица редко поднимается на ноги — она перекатывается по полу, извиваясь на спине, на животе или на боку, приподнимается на четвереньки или ползает на коленях, старясь представить свое тело в наиболее выгодном, возбуждающем ракурсе. Все это сопровождается страстными призывными стонами и выкриками. Рабыня уже не предлагает себя, но униженно и страстно умоляет господ снизойти до ее тела. Эту фазу, самую бесстыдную и возбуждающую, именуют «течкой рабыни», давая тем самым понять, что в такой женщине сексуальное начало гораздо сильнее, чем в животном.
— Я рассчитывал, что топаз попадет ко мне раньше, — заметил Поликрат. — Мое послание Рагнару Воскджару было отправлено более пятидесяти дней назад.
— В крепости Рагнара не сразу пришли к решению, — ответил я. — Такого рода союзы заключаются не с бухты-барахты, а после зрелого размышления. Кроме того, мне пришлось застрять в Виктории. По всей реке полно патрулей. Стражники спят и видят, как бы им перехватить гонца с топазом.
— Я бы чувствовал себя лучше, — сказал Клиомен, — если бы увидел твое лицо.
— Но я ношу маску именно для того, чтобы никто не мог меня узнать, — пояснил я.
— Это обычное дело, Клиомен, — поддержал меня Поликрат. — Гонец, перевозящий топаз, всегда
