Мурри, поскольку не верил, что те, кто едет со мной, позаботятся о коте, если я погибну. Не мог я и оставить его здесь слепым и беспомощным. Все теперь зависит от того, подействует ли лекарство.
Мое тело ныло от усталости, и сон поглотил меня, несмотря на все размышления и тревоги, осадившие мой разум.
Во сне я увидел свет. Не палящие лучи солнца — светильники, мягкие, каким-то образом даже успокаивающие после испытания в огненных горах. Я стоял на полированном деревянном полу, но шевельнуться не мог. Откуда-то сверху появились руки, ясно вырисовавшись в лучах ламп, достаточно большие, чтобы уместить в горсти все мое тело.
Они держали что-то покрытое золотистым мехом и поставили рядом со мной — это оказался Мурри. Глаза его, полные живого сияния, не были закрыты повязкой. Но когда его поставили здесь, он не шевельнулся, словно был фигуркой вроде той рубиновой кошки, которую я вынес из горного храма.
Теперь руки опустились на поверхность передо мной, и я рассмотрел их. На каждом пальце было надето кольцо, достаточно широкое, чтобы служить мне поясом. На каждом из колец был свой узор. На них были изображены голова мужчины в воинском парике, женщина в богато украшенной короне, ориксен со сверкающими серебром острыми рогами, яке, свернувшаяся во сне когти, само гибкое тело которой и образовывало кольцо. Эти были
Некоторое время эти руки лежали неподвижно, затем чуть приподнялись, и пальцы задвигались, не соединяясь вместе, как будто к ним были привязаны нити, которые следовало сплести в единый узор. Затем меня объяла тьма, а вслед за ней появились свет, звуки просыпающегося лагеря и тревожная барабанная дробь.
Мурри сидел у входа в нашу маленькую палатку. Повязка была на месте. Но он чуть повернул ко мне голову.
— Хочу увидеть…
Если только сможешь, подумал я, но не стал говорить этого вслух. Вместо этого я дернул узел, удерживающий повязку, и та упала с его глаз. Мне его глаза снова показались нормальными, но могли ли они видеть…
Мурри посмотрел долгим взглядом, так свойственным его роду, а затем издал звук, похожий на глубокий вздох:
— Я вижу!
Я обнял его и зарылся лицом в густой мех на его загривке. Это было куда прекраснее, чем возвращение с одной из рубиновых кошек из мест, осаждаемых огнем!
— Я ухожу. Тут мне не рады.
Мурри поднялся на лапы и потянулся, как потягиваются, пробуждаясь, его сородичи.
То, что он сказал, было правдой. Но насколько полным было излечение? Вдруг это только временное улучшение и, когда он выйдет из лагеря, слепота снова настигнет его там, где ему никто уже не поможет? Я не успел возразить ему, он заговорил снова:
— Не пойду в соляное место.
— Если ты… твои глаза…
— Мы снова встретимся. После соляного места. Он уже выбрался из палатки. Люди в лагере заволновались, но он двумя огромными прыжками исчез за его границей. Последний раз я видел его летящим в воздухе — или так могло бы показаться тем, кто не знает его сородичей, — прочь от лагеря. И по прямой линии его полета я понял, что он может видеть и что я должен в душе надеяться, что это навсегда.
Шесть дней мы ехали по этой земле непостоянной поверхности и огнедышащих гор. Как обычно, моя охрана обменивалась со мной разве что несколькими словами, да и то лишь по необходимости. Однако, к моему удивлению, в первое же утро после ухода Мурри канцлер подъехала на своем ориксене, поравнялась со мной и обратилась ко мне с такими словами:
— Кровный родич котам. И как ты добился такого отличия?
Ее речь была не слишком формальной, да и слова не были приказом. Но я был обижен на нее, хотя и постарался ничем себя не выдать. В конце концов, советник королевы Фноссиса, возможно, имела причины быть обо мне невысокого мнения.
Я изложил ей свою историю как можно более кратко. Она, как я видел, слушала мой рассказ столь же внимательно, как будто бы я делал важный доклад.
Под конец я снова показал ей мое запястье, чтобы она увидела шрам, который свидетельствовал о моей дружбе с теми, кто так долго был врагом людей.
Она чуть нахмурилась, когда я закончил.
— Это могло бы быть сказкой барда, — заметила она, — только ты показал нам, на что способен. Действительно странно, ведь между нами и песчаными котами всегда была война.
— Всегда? — Я припомнил полулегендарные истории, о которых говорила Равинга, — о временах, когда человек и песчаный кот вместе сражались против великого, но ныне забытого зла.
Она нахмурилась сильнее.
— Ты говоришь о вещах, которые предназначены не для всяких ушей.
Канцлер послала ориксена вперед, снова оставив меня размышлять над тем, что казалось незримой паутиной, в которую я попался.
Больше она не заговаривала со мной. На пятый день мы достигли границ Азенгира и встретили там ожидающую меня стражу и канцлера этой страны. На этот раз с ними не было удачливого соискателя трона, и я догадался о его провале в испытании, о котором еще не знаю.
24
Мы все очень похожи на земли, в которых родились. Их дух входит в нас, и никакое другое место в мире не может значить для нас столь же много. Я встретился с ужасами огненного Фноссиса, хотя он по- своему не показался мне столь же путающим, как Азенгир, в который я теперь вступил.
В нашей скалистой земле нет насекомых, не страдал я от их внимания и в Вапале, и во Фноссисе. Но над солеными озерами этой земли они клубились тучами. Они кусались, ползали по открытым участкам кожи, забивались в глаза, нос и рот, пока не доводили до безумного раздражения.
Даже Дух этой земли казался отталкивающим. Я ощущал его на каждом шагу нашей дороги в Азенгир, и все усиливалось чувство, что я здесь — незваный гость, которого следует прогнать, и что этот пустынный мир постарается избавиться от меня.
Однако для стражников, встретивших меня на границе, это была родина, пусть бесплодная и суровая.
Соляные озера сами по себе ловушки. Единственным предметом торговли Азенгира является соль, но ее не просто вычерпывают со дна. Сбор ее представляет собой серьезный риск. В соляные озера выходят подземные теплые источники, водоросли в них не растут, а если немногие растения и пускают здесь корни, то они ни на что не годны — ни как еда, ни как лекарство.
Однако в Азенгире в дно этих озер втыкают разветвленные палки, напоминающие деревья Вапалы. На этих ветвях со временем нарастают чистые кристаллы соли. Вот этот урожай они и обменивают на все необходимое для жизни.
Однако сажать эти кусты и потом собирать их обратно вместе с наростами — дело опасное. Сборщики вооружены длинными шестами, чтобы прощупывать перед собой путь, поскольку пенистая поверхность может скрывать трясину, которая быстро затянет любого, кто проломит соленую корку.
Они не могут полагаться на ориентиры, чтобы придерживаться безопасной тропы к озеру, сколько бы раз они ни проделывали этот путь. Скрытые под коркой ловушки меняют свое местоположение и глубину. Так что каждый сбор урожая становился испытанием проницательности и — не в меньшей степени — чистой удачи.
На четвертый день после того, как мы пересекли границу, мы въехали в одну из деревушек, прочно укрепившихся на том же скальном гребне, по которому пролегала и единственная в этих краях дорога.
