императора на части стальными ножами, части его тела лежали возле нее на столике, а она брала по очереди то кончик пальца, то мочку уха и, крепко восседая верхом на императоре, отправляла их в рот, точно спелые виноградины. Иосиф просыпался и смотрел на следы кошмарного сна на простыне. Иногда он проводил пальцем вдоль влажных широких струй, замечая их изгибы и необычные траектории, глядя, как один поток внезапно отклоняется в сторону, чтобы слиться с другим или пересечь его, образуя более явственный комок слизи; а иногда император задумывался: если продолжить все эти случайные линии и продлить их в бесконечность, то найдется ли точка, центральный узел, в котором они все сольются? Существует ли точка, с которой можно отчетливо увидеть смысл всего? Император услышал глухой удар, и на мгновение ему почудилось, что это выстрелила гаубица. Внизу под балконом ветер трепал простыни. Иосиф удивленно огляделся по сторонам. Слышалась веселая болтовня прачек. Император искал точку слияния и гадал, куда же ведут все следы. Смех в саду стал громче. Что они хотели сказать ему, эти тайные послания императору от самого императора? Ветер усилился, и простыни громко захлопали. Видимые и невидимые следы пересеклись где-то в воздухе, образуя какую-то невероятную сеть. Куда же ведут все эти блестящие потеки? Прачки снова захихикали, смех был все громче и громче, потом раздались взвизги и вопли, и император Иосиф зажал уши руками, пытаясь не слышать, но безудержный хохот не смолкал. Император продолжал спрашивать себя: в чем тайный смысл этих знаков?
Антициклон надвигался. Сердце его стремилось к северу. Высоко над материком и морским побережьем клубились вихри. Солнце поднялось выше, и томительная жара предыдущих дней сменилась горячим ветром. В идеальных сферах и цилиндрах искусно подстриженных деревьев, в четких очертаниях кустарников блестящие листья отражали солнечные лучи, каждый из них стал зеркалом гелиографа, и они то показывали свою матовую светлую изнанку, то поворачивались блестящей стороной, чередуя сигналы. Зеркало озера подернулось рябью, ветер разорвал натяжение воды, и неровная поверхность тоже передавала какие-то противоречивые коды. Лужайки то и дело вспыхивали сигналами, передавая не подлежавшие расшифровке послания. Травинки и листья поворачивались под ветром в разные стороны, сигнализируя об общем порыве вырваться из правильных прямоугольников и квадратов газонов.
Деревья, кусты, травы сигналили в пространство о стремлении вырваться из прямолинейной логики сада на свободу иного предназначения.
Проводя прием, Его Величество следил взором за скользящими движениями напомаженных и напудренных фигур, стремившихся к нему по паркетному полу. Поклон или реверанс, шелест плотного шелка. Еще один, еще одна, бесконечная череда, замкнутый круг.
— Ах, Ваше Величество! — Подобострастная фигурка подплыла, замерла на мгновение и исчезла, сменившись новой. Все кружатся, кружатся, как Земля вокруг Солнца, как Луна вокруг Земли. Когда король поднялся и пошел к двери, все тоже встали и выстроились живым коридором, сомкнувшимся у него за спиной, как только он вышел. Взять, к примеру, Солнце, думал король. Оно излучает сияние и движет вокруг себя свиту планет. Не будь Солнца, планеты разлетелись бы кто куда по неведомым путям, возможно ведущим к гибели. Таким образом, власть, которой обладает Солнце, — это щедрый дар. Солнце отдает команды и приказы. Планеты и их спутники ведут себя определенным образом, летят по определенным орбитам, с определенной скоростью, возникают то там, то здесь через определенные промежутки времени… В этом заключалась верность вассала сюзерену, и она необходима, заключил король, чтобы Солнце оставалось на своем месте.
Ступив на террасу, Людовик ощутил на своем липе знойные солнечные лучи и горячий ветер. День был прекрасен. Садовников не было видно. Итак, планеты движутся вокруг Солнца, пути их никогда не скрещиваются между собой, и все их силы (центробежная, центростремительная, сила гравитации, тяготения соперничающих масс — короче говоря, сумма всех сил) заключены в Солнце. Иначе говоря, линии, проходящие через диаметры их орбит, пересекаются в Солнце. Да, так проще. Все они пересекаются в Солнце.
Король спустился по ступеням и приблизился к апельсиновым деревьям. У него за спиной, не дойдя нескольких шагов до цветника, остановилась свита. Вдали заманчиво поблескивало озеро. Король махнул на свиту рукой, и придворные отступили назад, на террасу. Все линии встречаются в Солнце, даже расходящиеся между собой. Ряды апельсиновых деревьев придвинулись ближе. Король шел мимо деревянных кадок, любуясь лепными сферами крон, изваянными для него умелыми садовниками. Поднялся ветер, и, хотя внешние очертания деревьев продолжали ровными рядами тянуться куда-то вдаль, сходясь в неведомой точке, листья внутри этих пышных шаров затрепетали, встопорщились и пришли в беспорядок. Людовик нахмурился. Придворные исчезли за углом террасы, последовав за каким-нибудь бледным подобием солнца. Листья громко шелестели. Король пристально вгляделся в убегающую к озеру аллею: ему почудилась какая-то неровность в линии. Он сделал еще несколько шагов и нахмурился. Он уже решил было, что его апельсиновые деревья пережили время невзгод, но оказалось, что их ряды снова перекосились и вид на озеро был совершенно испорчен. Старая история повторялась. Однако если уж он зашел так далеко…
Людовик повернулся и пересек соседний ряд, ему пришлось протиснуться, потому что кадки с деревьями стояли слишком близко друг к другу, и король обнаружил, что и этот ряд был в полном беспорядке. Людовик снова двинулся вперед (по крайней мере, так ему показалось), но, оглядевшись, понял, что просто вернулся туда, откуда начал свой путь. Он постоял немного, а затем снова отправился в путь. Да, так уже гораздо лучше. Теперь перед ним вот-вот должно показаться озеро. Но вот он свернул под прямым углом, потом дорожка изогнулась дугой, сузилась, и король снова оказался на прежнем месте. Объяснить это было невозможно. Он сделал еще одну попытку, но на сей раз не успел пройти и нескольких шагов, как деревья на его пути сгрудились так тесно, что ему пришлось остановиться. Солнце радостно сияло, но ему от этого легче не становилось. Листья продолжали шелестеть со всех сторон. Людовик занес было ногу, чтобы сделать новый шаг, но сопротивление было слишком сильным. Он остановился. За спиной у него апельсиновые деревья в кадках тихонько переползали с места на место. Людовику очень хотелось сделать еще шаг, немедленно, сию же секунду. Листва, невидимые морщинки на глади искусственного озера и зеленые лезвия трав на газонах согласно раскачивались в такт порывам ветра. Сейчас он сделает шаг. Апельсиновые деревья двигались вокруг него по орбитам, как планеты вокруг солнца. Солнце застыло высоко над головой. Сейчас-сейчас. Людовик продолжал стоять на месте. Гелиографы лужаек вспыхивали и гасли, переговариваясь отрывистым двоичным кодом, на озере поднимались и опускались крохотные гребни, листья трепетали и замирали, все быстрей и быстрей, пока наконец послание не превратилось в расплывчатую кляксу; все дверцы и окошки гигантского механизма с безумной скоростью распахивались и захлопывались, разница между «точкой
Антициклон постоял над Пиренейским полуостровом, с любопытством заглянул в Бискайский залив и двинулся к северу. Пролетев над побережьем Атлантики и миновав устье Жиронды, он направился к острову Олерон. Впереди и позади него мчались свежие ветры. В самом сердце его продолжали царить спокойствие и тишина. Сидя на склоне холма и глядя с высоты на причал, Дюлюк и Протагор почувствовали, как в спину им дышит ветер с востока. Они сидели лицом к солнцу, все еще высоко стоящему в небесах. Они терпеливо ждали. Скоро прибудут повозки. Потом опустится ночь. Через некоторое время после захода солнца они зажгут сигнальный маяк, а еще некоторое время спустя получат ответ на сигнал. И тогда изо всех их напряженных усилий и усилий их заморских партнеров, изо всех тщательно продуманных и спланированных встреч и случайных столкновений, когда для каждого аргумента находился контраргумент, а почти любая сила наталкивалась на другую, направленную в противоположную сторону, изо всего этого хаоса выявится одна-единственная данность, которая превзойдет все противодействующие силы и задаст движение в одном-единственном возможном направлении. В тот момент, когда «Вендрагон» причалит к их пристани, эта единственная сила тоже уравновесится суммой всех прочих, и последняя траектория завершится в точке финала.
Ветер начинал утихать, и Дюлюк с Протагором обнаружили, что на них снизошло странное спокойствие. Они переглянулись, а потом снова обратили взоры к морю. Механизмы достигли взрывоопасной стадии, и на
