призывая марсиан.
А кого же призывал я?
В какой-то момент аккорд так ударил по нервам, что у меня вырвался крик. Я тотчас испугался, что его могла услышать Сигрид. А через мгновение уже надеялся, что она слышала и сейчас прибежит в атласном дезабилье ко мне в комнату осведомиться, что со мной случилось. Я сошлюсь на приснившийся кошмар и попрошу ее побыть со мной, положить прохладную ладонь на мой пылающий лоб и спеть мне колыбельную.
Этого не произошло. Я хотел было крикнуть еще раз, громче, но не осмелился. Чтобы заглушить мелодию в голове, я принялся напевать про себя: исполнил «Strawberry Fields», потом «Enjoy The Silence», потом «Satisfaction», потом «Bullet with Butterfly Wings», потом «New Born», но эта какофония не помогла. Тупое сочетание десяти нот пробивалось из-под «Битлз», «Депеш мод», «Роллинг Стоунз», «Смашинг Пампкинс» и «Мьюз», точно музыкальный сорняк. Зато эти усилия так утомили меня, что я уснул.
Проснулся я в десять утра. Вскочил с постели и, накинув белый махровый халат, спустился вниз. Позвал Сигрид, стал ее искать. Ее не было.
«Я бываю дома только по воскресеньям. Раз в неделю вам придется терпеть мое присутствие», — сказала она мне вчера. Был уже понедельник.
Приуныв, я пошел на кухню. Сигрид приготовила для меня кофе и купила свежие круассаны. На столе я нашел записку:
«Дорогой Олаф,
Надеюсь, вы хорошо спали. Я вернусь вечером, около семи. Если что, звоните мне на мобильный 06…[4]
Счастливо.
Интересно, что она чувствовала, подписываясь именем, которое дал ей я? Я даже хотел позвонить ей, чтобы спросить, но решил, что это будет неуместно: столь важная персона не тратит времени на такие глупости.
Появившийся тем временем Бисквит уселся напротив и пристально смотрел, как я ем круассаны. Я протянул ему кусочек, он презрительно отвернулся, словно говоря, что уважающий себя кот не довольствуется крошками со стола. Не дал он и погладить себя по широкой спине. Этот котяра не любил чужих.
Еще не допив кофе, я снял трубку стоявшего в кухне телефона и набрал 06. Это не совпадало с мелодией, преследовавшей меня всю ночь. Я набрал 01[5] — совпало. Могло быть, правда, и 04, и 07, но Олаф, кажется, сказал, что звонит в Париж. Если, конечно, и в этом не солгал.
Было еще рано, половина одиннадцатого. Я решил отложить изыскания на потом: захотелось принять хорошую ванну. Будь я Батистом Бордавом, работал бы в этот час в конторе с моими бывшими коллегами. Как я мог потратить столько лет жизни на занятие, которого и не помню толком?
Я долго отмокал в горячей воде, блаженствуя, как сушеный гриб в отваре: обрести свой былой объем оказалось сущим наслаждением. И то сказать, я всегда жалел сублимированные овощи: о какой вообще жизни можно говорить, если утратил влагу? На упаковках обычно пишут, что продукт сохраняет все свои качества, но само высушенное растение, если бы спросить его об этом, наверняка думает иначе. Неподверженность гниению — боже, какая скука!
С тех пор как меня звали Олафом, я чувствовал себя пористым как губка и, подобно крупинкам кускуса, впитывал окружающую жидкость. Если так будет продолжаться, подумалось мне, скоро мое тело заполнит всю ванну. А притом, сколько скандинавского пенистого геля я в нее вылил, мои ткани приобретут вкус мыла.
Когда влагой начал пропитываться и мозг, я вылез из ванны. Все-таки лучше сохранять генератор идей в рабочем состоянии и избегать коротких замыканий. Взглянув в зеркало — моя кожа приобрела цвет вареного омара, — я накинул халат и спустился в гостиную. Среди прочего там имелась стереосистема — Батист Бордав о такой не мог и мечтать. Шведское качество и высокая верность воспроизведения общеизвестны. Я вдруг сообразил, что за два дня и две ночи здесь ни разу не слушал музыку. Последний раз диск ставил, надо полагать, покойный Олаф. Если он и в этом был похож на меня, то, прослушав, не убрал его на место. Я решил проверить: включил систему и нажал клавишу «play».
Сердце учащенно забилось: сейчас я услышу последнюю музыку, которой услаждал слух мой предшественник. С первых же нот стало ясно, что это классика. Слава Богу, я уж было приготовился к шведским штучкам в духе «ABBA». Почти сразу я опознал «Stabat Mater» Перголези.
Для полного счастья я сходил в кухню за бокалом «Кло-вужо» из вчерашней бутылки и улегся на диван, наслаждаясь дивной музыкой и не менее дивным вином.
Кстати, именно его пили изумленные гости на «Пиру Бабетты»[6] — решительно, северяне знают толк в бургундских винах. Я нахмурился: последним о бургундских винах говорил мне поставщик по телефону сразу после смерти Олафа. А в самом деле, мог ли у меня быть свой поставщик вин? Тем паче бургундских? Вряд ли Батист Бордав так себя баловал. Что-то слишком много оказалось бургундских вин в этой истории. Похоже, они входили в заговор.
Я вспомнил о намеченных телефонных изысканиях: надо было узнать номер последнего абонента Олафа. Увы, «Stabat Mater» начисто заглушила мелодию в моем мозгу, всегда отличавшемся хорошим вкусом: между Перголези и «Франс Телеком» выбор очевиден. Но ведь эти десять нот были мне позарез нужны — как теперь выковырять их из памяти?
Я заметался по гостиной, схватившись за голову. Ну и задачка: извлечь простенький мотивчик из головы, полной божественной музыки. Все равно что перекопать красивейший город, дабы явить миру развалины безвестного поселения. От этой абсурдной археологии я окончательно обезумел.
«Пропади ты пропадом, Перголези!» — со стоном вырвалось у меня, и я многажды повторил это, раз от разу все исступленнее. Бисквит взирал на меня с презрением. Я кинулся наверх, отыскал свои вчерашние каракули. Увы, в плане мнемотехники они оказались не полезнее лопатки для торта. Впору было взвыть.
Я снова спустился вниз. В кухне мне попалась на глаза записка Сигрид. Номер телефона совпадал с сегодняшней датой — под этим предлогом я и позвонил ей.
Она ответила сразу.
— Одни и те же цифры вашего телефона и сегодняшней даты — это совпадение? — спросил я.
— Нет, я каждый день меняю номер. Чтобы всегда знать, какое сегодня число.
— Неужели?
— Ну что вы, Олаф, конечно, это совпадение. Если бы не ваш звонок, я бы и не заметила. Это только вы обращаете внимание на такие мелочи.
— Вы думаете?
— Да. Профессиональная деформация, по всей видимости.
Она простилась в самых приятных выражениях. Я задумался: какая же профессия может так деформировать мозги? Шпионаж? Да, пожалуй, шпионам свойственно подобное внимание к деталям. Моя паранойя могла бы славно послужить контрразведке. А если мой предшественник принимал у себя в доме шпиона, значит ли это, что он принадлежал к тому же цеху?
Мозг — компьютер с причудами. Мелодия десятизначного номера вдруг сама собой всплыла в моей памяти. Так бывает всегда: стоит прекратить поиски — и тут же находишь искомое.
Я снова поднялся наверх и заглянул во все комнаты. Большая с письменным столом — должно быть, кабинет Олафа. Я сел за его секретер. Номеров в телефонной книжке оказалось множество — чтобы вычислить нужный, потребовалось бы лет сто.
Впрочем, временем я располагал, да и делать мне больше было нечего. Не откладывая в долгий ящик,
