Работники помалкивали, разглядывая Йолю. Один что-то тихо сказал на ухо другому, Йоля разобрала: «Грязная…». Она окинула местных хмурым взглядом и решила, что выглядят селюки не чище её, просто у неё грязь харьковская, чёрная, а на этих пыль. А так — ничего особенного.
Тут из-за спины Ористиды высунулась девочка. Вид её сразу показался Йоле странным. Вроде, всё обычное такое, ну, разве что чистая очень, непривычно малость… но что-то в ней было странное, даже сразу не сообразить, что именно. Так, вроде, человек себе обычный… но и не вполне обычный. Глаза светлые и будто пустые, лицо ненормально гладкое, как будто облизанное — и слишком чистое. Волосы туго зачёсаны назад и в толстенную косу заплетены — вот волосы-то как раз обычные, разве что слишком чистые. И платье светлое, слишком чистое. Что-то с ней не так, но… но… Йоля молча наблюдала, как чистая девочка подошла к Мажуге, обняла, прижалась к груди. Ржавый погладил по голове:
— Как ты, Луша?
— Скучала.
Разговаривала Луша тоже не как другие — тянула слова, будто бы старательно каждую буковку выговаривает.
— Что делала без меня?
— Вышивала.
— Ну идём, покажешь, рукоделье своё.
— А это кто?
Чистая Луша медленно подняла руку и указала чистым пальчиком на Йолю.
— Это Йоля, она у нас поживёт немного. Нам скоро с ней по делу уезжать, Йоля мне помогать станет.
Луша неспешной походкой подплыла к гостье — шагала она так же медленно, как и разговаривала. Росту они с гостьей оказались одного, Йоля глянула в пустые светлые глаза, хотела разозлиться, но почему-то не получилось. Взгляд Луши был не сердитый. Неожиданно резко Луша присела и взялась за цепь, тянущуюся от йолиной ноги. Перебрала блестящие звенья и протянула:
— Красивая-а-а.
— Идём, Луша, — позвал Мажуга, — покажешь, что вышила. А ты, Йоля, ступай с Ористидой. Постарайся озорство не устраивать, ничего без спросу не бери, это для тебя первое правило. Запоминай.
Тут же все зашевелились, работники пошли по своим делам, церемония встречи хозяина на этом завершилась. Миг — и Йоля осталась посреди двора наедине с Ористидой. Только двое батраков стали сендер разгружать, но они не в счёт — делом заняты. Йоля исподлобья уставилась на тётку. Та махнула полной рукой:
— Ступай за мною, мыть тебя будем. Ишь, изгваздалась как, будто трубу дымоходную чистила.
Йоля подобрала свою цепь и пошла за тёткой, а та не шагала, плыла важно, задрав нос. Коса её, толщиной едва не с йолину ногу, болталась по круглой спине вправо и влево. Захотелось подскочить и дёрнуть за косу, но Йоля сдержалась. Сперва осмотреться нужно, разобраться, как здесь что устроено да как отсюда рвануть можно ловчее, а потом уже приниматься за развлечения. Вслед за Ористидой вошла в дом, после жаркого залитого солнцем двора враз пахнуло прохладой, а, когда дверь за спиной захлопнулась, стало темно. Йоля остановилась, привыкая к полумраку, тётка окликнула:
— Не стой столбом, шагай. Сюды вот пока зайди.
В темноте открылся светлый прямоугольник, потом его заслонила могучая фигура Ористиды. Йоля послушно прошла в комнату, оказалась в крошечном чуланчике. Свет шёл из оконца, забранного решёткой. Если бы не решётка, Йоля могла бы выскочить, а толстая Ористида разве что голову высунет. Жалко, что решётку навесили, в общем.
— Садись на скамью, жди.
Дверь захлопнулась. Вроде не запирали? Йоля посидела немного потом прокралась к двери и осторожно толкнула. Верно, не заперли. Только куда бежать? На двор? А там чего, там работники сендер разгружают, а ворота заперты, а на ноге-то — цепь по-прежнему, с ней не попрыгаешь. Опять ждать придётся, пока что-то произойдёт. Девчонка огляделась — нет ли какой железки, чтобы замок отпереть? Но комнатёнка была пуста. Чем бы заняться? Йоля прошла к окну, глянула сквозь решётку. Двор виден, и ворота видны. Так и есть, заперты здоровенным брусом, продетым в петли. Тут как раз с вышки крикнул караульный. Двое работников, разгружавших мажугины покупки, бросили работу, заспешили к въезду, вытянули засов, стали отворять ворота. Во двор въехал большой сендер, выкрашенный синей краской, в нём двое. Тот, что за рулём, остался сидеть, а второй вылез. Хлопнула дверь, раздался голос Мажуги:
— Ты, что ли, надысь приезжал? От Астаха?
— От него, — приезжий обернулся. Теперь Йоля его получше разглядела, крепкий такой мужичок, в плотной куртке, перетянутой ремнями. — Что ж ты хозяину не отвечаешь, он твоего слова ждёт.
— Дела были, в Харьков ездил. И ответ мой твоему хозяину известен: семь золотых в сезон.
— А ведь Астах сказал, чтобы подумал ты. А когда Астах говорит подумать…
— То мне сразу хочется цену поднять, чтоб он видел, что я хорошо думаю, — отрезал Мажуга. — Значит, если Астах на семь не согласен, скажи ему: последнее слово — восемь. Жду его завтра с задатком. Если вместо него сюда снова ты заявишься, мой ответ будет — девять в сезон. Ну а послезавтра я, наверное, съеду на пару дней, так что пусть Астах с задатком не откладывает. Потом ведь ещё дороже получится.
Произнося отповедь, Мажуга шагал к выкрашенному голубым сендеру, теперь и он попал в ту часть двора, которая просматривалась сквозь решётку. Йоля видела, что Игнаш руку не убирает с рукояти кольта и держится настороже. Небось, и охранник на вышке тоже в приезжих целит, если такое дело. Стало быть, приезжий-то совсем глупый, если с ним так приходится.
Посланник процедил с угрозой::
— Астах явится. Раз уж ты этак повернул, явится он самолично.
— Тогда пусть поспешит. Потому что…
Чем закончилось дело с посланцем Астаха, Йоле досмотреть не дали. Дверь распахнулась, показалась Ористида:
— Идём, замарашка, отмывать тебя будем.
Вслед за тёткой Йоля прошла по коридору, свернула и оказалась в просторной комнате, вдоль стен здесь тянулись трубы, на них были навинчены вентили, а пол был с заметным уклоном, который вёл к горловине в углу. В другом углу расположилась здоровенная деревянная лохань. Было душно, пар поднимался над лоханью и клубился под потолком.
— Скидай лохмотья, — велела Ористида, — да лезь в воду.
Йоля подошла ближе и заглянула в лохань — в лицо пахнуло горячим. Лохань оказалась на половину заполнена водой, такой чистой, что каждую досточку на дне видать.
— Давай, давай, — поощрила Ористида, — или за свои тряпки переживаешь? Не боись, оденем в чистое.
— А может, не надо?
Йоля вдруг сробела. Сроду в такие воды не окуналась. Как-то попала она с другими мальцами под водопад. В сезон дождей протекли перекрытия, и с поверхности полилась вода, размывая по пути всё, что валялось среди руин старого Харькова. И такое там, видно, в воде растворилось, что у Йоли потом дней двадцать всё, что оказалось под струёй, чесалось и шелушилось. А может, дождь кислотный в тот раз небеса послали — кто ж разберёт?
Из тех, кто с ней угодил под сток, все так же болели, едва не перемёрли. И хотя она понимала, что не вода виновата, а отрава с поверхности, страх остался. И, конечно, сердитая тётка Ористида всё поняла неправильно.
— Что? — скривила она губы. — Страшно мыться такой грязнуле? Не боись, от этого не помирают.
Йоля собралась с духом и попробовала воду пальцем:
— Горячо!
— Так только кажется. Сперва горячо, а как макнёшься, хорошо будет, вылезать не захочешь. А, постой-ка. Давай ногу. Выше, выше задери, что мне — на карачках перед такой важной кралей ползать?
