вред себе.
Харьковчане собрались за выездом с Моста. Самоха велел всем выйти из самоходов и слушать проводника. Аршак гулко откашлялся и завёл рассказ о том, какая она ужасная, эта Донная пустыня. Особенно упирал на то, что без опытного проводника нельзя вглубь соваться, и что мудрый Самоха поступил очень верно, наняв именно его, Аршака:
— Потому я этот ил вдоль и поперёк истоптал, все эти места мне ведомы, и сколь разов я от тварей местных отбивался, а сколь с людоедами схватывался — не сосчитать! Всё тут знаю, всё покажу, всё разобъясню!
— Людоеды нам — что? Они ж дикари, а у нас — во, сила! — выкрикнули из толпы карателей.
— Людоеды эти места знают, и хоть сила ваша велика, а лучше опасайтесь. И уж чтоб без моего слова никто не совался на ил. В нём твари живут, опасные, ядовитые. Гады всякие, зверьё. Бывают и такие, с которыми биться невозможно, только убечь вовремя — вот спасение, но к таким я вас не поведу, пройдёт ваш караван по местам поспокойней. И там будут опасности, да я уберегу, токо слухайтесь моего слова. Как покатим по илу, из самоходов — ни на шаг. Без моего ведома ни до ветру чтоб не ходили, ни покурить- подышать, а то знаю я вашего брата! Когда на привал встанем, тоже меня слухать. Кому чего надо, спрошайте, я для того с вами иду, на вопросы отвечу, от беды уберегу.
Пока старик вещал, Йоле было скучно. Она разглядывала безжизненный пейзаж, волны и перекаты монотонно-серого цвета. Изредка среди ила попадались на глаз камни и выбеленные солнцем да кислотными дождями кости. Вдруг она заметила — камень шевелится. Небольшой камень, высушенный, как и вся округа, с кулак размером, да и формой наподобие кулака, округлый такой весь. Камень сдвинулся с места. Не покатился, и плавно переполз чуть ближе. Потом — ещё. И ещё. Живой камень. Йоля сделала шаг навстречу булыжнику. Тот чуть качнулся и сдвинулся, скользнул по иловой корке. Йоля снова шагнула, и камень тоже пополз. Мажуга оглянулся, увидал, что девчонка идёт на ил, поспешил следом. Проследив её взгляд, тоже разглядел движущийся камень, вскинул кольт. Пуля чиркнула камень по округлому боку, он подпрыгнул, перевернулся и шмякнулся в ил. Завозился, завертелся, отрастил пять тонких ножек, и, хромая, проворно заковылял в сторону, качнулся, погружаясь боком в серый грунт, и провалился, только облачко пыли взметнулось на том месте.
Когда Мажуга выстрелил, все обернулись, хватаясь за оружие, но иловая корка уже успокоилась.
— Шо?
— Что такое?
— Почто стрелял?..
— Камень живой, с ножками, — объяснила Йоля.
Тощий ученик Аршака вприпрыжку поскакал к тому месту, где камень погрузился в ил, присел и стал разгребать пыль.
— А ему не опасно в ил лезть? — спросил Самоха. — Мальцу-то?
— И ему опасно, но не так, чтоб, — непонятно ответил Аршак.
— И как это так?
— На нём кохар, вот на мне тож, — старик показал пахучий мешочек, висящий на груди, приподнял на тесёмке и повертел, чтобы все разглядели. — Энти штучки местные дикари носят, и их твари не трогают. Верней сказать, не трогают без причины, но если раздразнить, подранить, там — то, конечно, любая тварь озлится, невзирая на кохар. Дух из этого кулька выходит особый, или ещё что, но помогает. Мой кохар очень сильный, я его с людоедского вождя снял, с которым у нас большая битвы вышла.
Чернявый ученик подбежал, тряся косичками, и вручил Аршаку тоненькую белую палочку. Старик взял двумя пальцами, повертел и поднял, чтобы всем было видно:
— Краб это был! Лапу отстрелили, он сбёг. Кусается он так, что и ногу оттяпать может — взрослый если, а этот был молодой, любопытный, вот и сунулся под выстрел. Однако живым сбёг и, как подрастёт, сможет бед ещё наделать. Стерегитесь, в пустые нет ничего доброго, всё что непонятно — то и опасно. Что движется — то и опасно.
— А ежели не движется? — спросил каратель.
— Значит, затаилось, ждёт случая. Тоже, стало быть, опасно. Я не шучу, не смейтесь. Кто сегодня смеётся, завтра может крабов накормить. Падаль они уважают, вот что.
— Как звать твоего малого? — поинтересовался Самоха.
— А кто его разберёт, волосатика смуглого! У дикарей имена такие, что не враз и повторишь. Я Угольком зову, он отзывается.
Парнишка закивал, тряся косичками.
— Он что, из этих, из людоедов, что ли?
— Ага. Только его из племени выгнали, вот и пристал ко мне.
— За воровство, небось и выгнали, — прошипела Йоля на ухо Мажуге. — За то, что воровать не умеет.
Потом стали рассаживаться по самоходам. Аршак занял место в трофейном сендере, который и возглавил походную колонну. За ним катили мотоциклетки, бронеход, сендеры, потом гусеничная башня. Замыкающим тоже был бронеход. Проводник заверил, что на такой большой конвой дикари напасть не посмеют, но если кто отстанет — быть беде. Опять же ехать нужно, держась за ним — куда головной сендер, туда и остальные, так что пусть держатся колеи. Начался марш. Сперва сендер с Аршаком катил довольно резво, потом скорость упала. Мажуга пояснил Йоле, что неподалёку от Моста более или менее безопасно, тварей распугали. В жизни же как? Охотник в любой миг может превратиться в добычу. И любая пустынная тварь, если зазевается, попадёт на сковородку или в кипящий котелок. Другое дело, что не все съедобны… Зато дикари Донной Пустыни, в отличие от тварей, держатся рядом с Мостом, здесь им, людоедам, самая добыча. Но на конвой оружейников они напасть не посмеют. А вот дальше начинаются места не исхоженные, дикие.
— Хотя, — добавил Ржавый, подумав, — это дорога к Кораблю, здесь частенько проезжают, так что дикарей опасаться нужно больше, чем гадов, которые в ил закопались.
— А что в том Корабле? Что он такое? Почему туда ездят? — Йоле было жарко и скучно, хотелось поговорить.
— Корабль посередине Солёного Озера стоит, — принялся пересказывать Мажуга то немногое, что знал о конечной цели их странствия. — До Погибели корабль это и был, плавал по морю, которое теперь высохло. А сейчас там люди живут. Арсенал там, место такое, где оружием торгуют… Ну и Арена там.
— А это чего?
— Людей и мутафагов стравливают для потехи, многим нравится, нарочно приезжают поглядеть. Рынок оружия, опять же.
— Незаконный? Вроде того, который мы разнесли?
— Мы? Хех… Ну да, вроде, только больше раз в пятьдесят. Народу на Корабле уйма, оружия полно, там каратели не развернутся. Придётся Самохе как-то добром решать. Вот он и грустит заранее. Опять же, пушку, орудийную платформу, то есть, пришлось покинуть, а без неё в Корбаль — как попадёшь? Он железный, обшивка там потолще, чем на наших бронеходах. Да и качеством получше. Договариваться придётся, чтобы выдали Графа.
— А сумеют договориться?
Тут Мажуга отвечать не стал. Похоже, его самого этот вопрос занимал.
Для ночлега Аршак наметил каменистую площадку посреди которой ржавел невесть когда брошенный самоход. Проводник выбрался из сендера и велел никому не соваться. Колонна остановилась в походном порядке — как ехали, так и встали, в линию. И ждали, покуда старик обойдёт вокруг старой железяки, осмотрит место. Уголёк носился за ним, переворачивал камни, заглядывал в каждую трещину, вскарабкался на ржавый самоход. Солнце уже опустилось к ровной линии горизонта, окрасило иловую корку в красный цвет, плоскую равнину пересекли тени, теперь от каждого, даже небольшого камушка, тянулась длинная серая полоса.
Наконец Аршак позволил въезжать на каменную пустошь. Самоходы поставили в круг, по
