башню трясло, её каркас гнулся, скрипел, визжал — но эти звуки были совсем не слышны в грохоте стихии.
Налетел новый порыв урагана, скомканную ветошь, которой каратели заткнули бойницу, выбило, как снаряд из пушки, в башню ворвался ворох частичек ила, а в открывшемся проёме показалось серое небо, исчерченное зигзагами потоков мелкой пыли. Прокатился раскат грома, фиолетовая зарница блеснула совсем рядом, ослепила. Небо рвалось в башню, силилось протиснуться внутрь, в тёмное душное нутро, запускало пылевые щупальца, тянулось к людям. Порывы ветра били сквозь щели, словно клинки.
— Дядька! — заорала Йоля. Прижимая платок к лицу, чтобы не задохнуться в этой пыльном мареве. — Дядька-а-а! Ты говорил: небо красивое-е-е-е!!!
— Смотри!
Игнаш чуть распахнул полы куртки, которую набросил на голову, и указал пальцем в светлый прямоугольник бойницы. По грозному чёрному небу величественно проплывали гигантские крылатые силуэты, огромные, широченные, тень их могла бы накрыть башню целиком, если бы светило солнце, но солнца не было, всё стало серым.
— А-а! Что оно такое?!
Игнаш молчал, притихла и девчонка. Оба заворожено наблюдали, как чудовища, проплывают сквозь вихри и бьющие из чёрного неба молнии, взмахивают треугольными крыльями, перестраиваются на ходу, взмывают к серому небу и ныряют к серой земле. Одно из них плавно снизилось к соседнему пригорку, качнуло округлой головой, слишком маленькой для таких здоровенных крыльев, под ним завертелся песчаный смерч, а тварь снова взмыла к клубящимся в вышине тучам. В полёте скатов было нечто такое, что притягивало взгляд, не позволяло отвернуться или закрыть глаза, эта картина пьянила и очаровывала, хотелось вырваться наружу, под ветер и потоки иловой пыли, окунуться в них, словно в бескрайний океан, броситься, очертя голову, взмыть ввысь, раскинув руки…
Мажуга встряхнулся, помотал головой, прогоняя наваждение. Качаясь под ударами ветра, встал, подобрал затычку, выбитую бурей, и шагнул к бойнице. Ветер упирался, противился его усилиям, но он сумел вогнать ветошь на место. Рёв, грохот и скрежет будто ножом отхватили — шум мигом стих. Да и буря, похоже, шла на убыль. Летающие звери неслись в её хвосте, ловили последние выдохи урагана, чтобы раскинуть чудовищные чёрные крылья…
Мало-помалу шум стал стихать, башня больше не пыталась оторваться от земли, и бока её гудели тише под напором слабеющего ветра. Наконец Игнаш решился выдернуть затычку из бойницы, в лицо пахнуло сухим тёплым ветром, насыщенным белёсой иловой пылью. Но это уже не было ураганом и не пугало невероятной мощью.
Мажуга оглядел пустыню — всё вокруг было равномерного серого цвета: и земля, и небо, и боевые машины конвоя, припорошенные илом. Он прошёл к лестнице, вскарабкался к верхней, открытой, площадке и поднял люк. На голову просыпался песок, Мажуга выругался, пожелав пустыне провалиться в некроз. Откинул крышку и вылез наверх. Йоля, отняв от лица платок, следила за тем, как он выбирается наружу, потом поднялась следом.
— Эй, чего там? — окликнули снизу, из ходового отсека.
Мажуга огляделся. Полог, перекрывавший трофейный сендер, зашевелился, отполз в сторону, с него обильно осыпалась пыль, её тут же подхватил ветерок и понёс над серой пустыней. Показалась чёрная голова, облепленная спутанными косичками, потом шея и плечи. В волосы Уголька набился мелкий прах, смуглый парнишка выбрался из-под брезента и встал на сиденье, он был с ног до головы покрыт пылью, будто слеплен из ила, только чёрные глаза живые на землистом лице. Под сендером ветер нанёс холмик песка, да и другие самоходы были погружены в грунт почти до колесной ступицы, будто вросли в землю и успели пустить корни.
В нескольких десятках шагов от погружённого в пыль бронехода лежал скелет большущего зверя — скалился плоский череп, длинные лапы разбросаны в стороны. Шагов десять от морды до кончика хвоста. Кости выглядели так, будто их обглодали совсем недавно, на них даже кое-где остались бурые и багровые клочья, сплошь облепленные иловой пылью.
Рядом с Угольком выпрямился Аршак, стал хрипло откашливаться и вытряхивать песок из бородищи и буйной шевелюры, стянул ремешок, стягивающий волосы — и с его головы сбежал целый ручей мелкого песка.
— Эй, старый! — окликнул проводника Мажуга. — Наружу-то можно? Или как?
— Ты уже снаружи, — прогудел Аршак. — Вниз пока не слазьте, поглядеть надо, чего ветром принесло.
Уголёк спрыгнул на песок и вприпрыжку поскакал вокруг сендера, потом пробежался между замерших самоходов, присел, разрыл ладонями песок, вскочил, побежал дальше, снова нагнулся над какой-то находкой, что-то подобрал и запихнул в суму, висящую на боку… потом ещё и ещё раз. Круг внутри строя замерших самоходов постепенно покрылся мелкими отпечатками его ног, впечатление голой чистоты сглаженного ветром грунта стала исчезать.
Игнаш с Йолей наблюдали за его перемещениями. Всякий раз, когда Уголёк приближался к башне, Йоля перегибалась через борт боевой площадки — метилась плюнуть на утыканную пропылёнными косичками башку, но случая так и не представилось. Тогда она, порывшись в карманах, отыскала ржавую гайку и швырнула в спину проводнику. Попала между лопаток, Уголёк почесался и потрусил дальше.
Облазив круг, парнишка помчался снаружи, обежал самоходы, потом возвратился к центру вскинул голову, принюхался, тряся косичками… Уголёк ни на миг не оставался на месте, будто его носило ветром. Да и сам он, мечущийся, вертящийся, окутанный облаком пыли, которая летела с косичек, казался осколком пронёсшейся бури — смерчем, который по какой-то причине отстал от урагана и задержался здесь.
— Ну, чего там, Игнаш? — позвал снизу Самоха.
— Погоди, пусть проводники осмотрятся.
— Да вылазьте, только осторожно, потихоньку, — разрешил Аршак. — Малый ужо облазил всё, ничо не заприметил.
Каратель приоткрыл дверцу бронехода и выглянул.
— Не опасно щас тута?
— В пустыне всегда опасно, — отрезал Аршак. — А теперь здесь не опасней, чем обычно. Прошла буря, миновала.
Пушкарь медленно и очень осторожно спустил с подножки ногу, пощупал мягкий слой илового наноса, поставил сапог. Потом ступил другой ногой, ничего не произошло. Каратели полезли из стального нутра наружу. Аршак, проваливаясь по щиколотки в мягкий слой ила, побрёл за учеником.
Уголёк тем временем носился снаружи, вот он подбежал к скелету, присел, стал тыкать пальцем и переворачивать мелкие кости. Потом подскочил, потрусил от лагеря в пустыню. Теперь и Мажуга с Йолей заметили — несколькими десятками шагов дальше лежал ещё один скелет. Вроде, похож на человеческий, но на таком расстоянии не разберёшь. Уголёк покопался там в песке, выдернул из грунта кусок арматуры, поднял над головой. Старик подошёл к нему, они стали вполголоса обсуждать находку, передавая арматурину из рук в руки.
— Идём, — бросил Йоле Игнаш и полез в люк.
Харьковчане разбрелись к своим машинам, стали сбрасывать с них песок, отряхивать сиденья. Игнаш тоже занялся сендером, Йоля делала вид, что помогает — выводила по тёплому пыльному борту узоры пальцем. При этом она то и дело оглядывалась.
— Чего косишься?
— Да черномазого этого высматриваю. Ну, как снова затеет крабами швыряться? Это ж он тварюку подкинул в наш сендер.
— Он, конечно. Нога-то болит?
— Есть маленько, но стерплю.
— А оглядываться-то зачем?
— Как увижу, что крадётся, стрельну.
— Хм… Прямо вот так и стрельнёшь? И куда ты ему метить станешь?
— Не твоё дело, дядька Мажуга.
— Ну, может, и не моё. А вот разозлишь проводников, бросят они нас среди этого ила, куда мы
