стонали и гнулись под ними, после дымного полумрака корабельного трюма солнце пустыни казалось особенно ярким и жарким.
Харьковчане чувствовали неуверенность. Только что они были хозяевами положения — и вот теперь оказались в небольшом числе, а перед ними — смертельно опасная Донная пустыня, и никаких надежд на помощь.
Мажуга отогнал сендер на полторы сотни шагов от берега озера и затормозил. Подкатили харьковчане, остановились, взметнув тучи иловой пыли.
— Зачем бежали? — крикнул Самоха. — Почему так спешно?
— На Корабле сейчас опасно оставаться, — объяснил Игнаш. — Местные тебе Графа слишком легко сдали, потому что ты был сильней. Теперь сильней эти, которые с ракетами, если они захотят наши головы получить, Корабль нас так же легко сдаст, как и Графа — нам. Хочешь к этим в руки?
Игнаш махнул головой, указывая направление, в котором скрылись бандиты с ракетной установкой.
— Ага… — протянул Самоха. До него уже начало доходить. — Но ведь мы ж с корабельными вроде как сговорились…
— Стойте! Погодите! — донеслось сзади.
Из дыры в борту Корабля выскочил Аршак. Махнул рукой, потом скрылся в тени. Появился снова, теперь перед ним бежал Уголёк. Старик подталкивал его в спину. Харьковчане следили, как эти двое бегут по мосткам, потом вязнут в грязи на берегу, проваливаются во взрытый песок…
— Стойте! — снова заорал Аршак.
Мальчишка попытался свернуть, но старик поймал его за плечо, швырнул вперёд, в сторону ожидающих сендеров и пригрозил ружьём. Уголёк снова потрусил к харьковчанам. На верхней палубе заорали, несколько человек направили оружие вниз, стволы ярко блестели. Аршак побежал скорей, втянув голову в плечи, теперь и Уголёк не нуждался в понуканиях, поскакал резвее. С Корабля стрелять не стали, но ясно было и так — нужно бежать как можно скорей.
Аршак, тяжело дыша, остановился перед Самохой:
— Начальник, корабельные сговариваются против вас. Даже мне грозили, потому что я вас привёл.
Управленец кивнул.
— Зачем без меня в пустыню бежите? Вы же здесь не сумеете сами! Пустыня всех возьмёт! Пропадёте без проводника! Меня не дождались!
— Думаешь, я теперь больше заплачу? — угрюмо осведомился Самоха.
Старик немного подумал. Пожалуй, он в самом деле собирался содрать с нанимателей ещё денег. Потом решительно мотнул головой, так что потные патлы метнулись вверх-вниз.
— Нет. Больше не возьму. Уговор есть уговор — я брался вас сюда и обратно сопроводить, плата получена. Теперь к Мосту выведу.
Сейчас Аршак хотел убраться подальше от Корабля — хотел даже сильней, чем заработать.
— Садись, — кивнул Самоха. — Поехали.
Проводники загрузились к Самохе, их сендер проехал в голову маленького конвоя, Аршак, привстав, стал тыкать пальцем и объяснять водителю, что нужно брать правей, возвращаться лучше другой дорогой, чтобы избежать встречи с бандой, завладевшей ракетами. Сендер Мажуги оказался вторым, сзади катила мотоциклетка.
Солнце уже торчало в зените, жара придавила, будто пресс. После прохлады внутри Корабля она ощущалась особенно явственно. Йоля потянулась за флягой.
— Погоди пить, потерпи, — велел Игнаш. — Неизвестно, сколько теперь по пустыне плутать придётся.
Серая громада Корабля, отражённая в водах Солёного озера, осталась позади и медленно скрывалась за горизонтом. Впереди тянулись серые просторы Донной пустыни. Однообразные перекаты, ложбины, заполненные мелкой пылью, чахлые кустики пустынных кораллов. Жаркий ветер нёс пыль, потоки илового праха струились, как ручьи, солнце жарило. Когда Корабль скрылся из виду, Аршак велел сменить направление, свернуть круче к северу. Для сендеров и мотоциклетки путь из пустыни был один — через Мост, к нему в конце концов и нужно выбираться.
Ближе к вечеру пришлось остановиться, заправить мотоциклетку. Самоха забеспокоился, хватит ли горючего? Может, бросить мотоциклетку? В сендере Игнаша хватило бы места для карателей. Проводник помотал головой:
— До Моста должно хватить бензина, там заправишься. А самоход в пустыне бросать не годится, пока он на ходу. Вдруг что-то случится, сендер твой заглохнет? Вот тогда его бросим, на эту тарахтелку пересядем.
— Заглохнет? Некроз тебе в рот! — пробормотал водитель Самохи.
Но спорить с проводником никто не стал, в пустыне Аршаку приходилось доверять больше, чем кому бы то ни было.
Йоля сползла на сиденье пониже, чтобы оставаться в тени, но напрасно — солнце уже склонялось к горизонту, и низкие лучи били в сендер сбоку, пронизывая его насквозь. От жары было не укрыться. Ещё пару раз делали остановку — Аршак замечал следы, пересекающие путь беглецов. В первый раз он сразу успокоился — стая катранов пробежала. Во второй — присел над полузанесёнными песком отпечатками, долго разглядывал, что-то подобрал, понюхал, размял пальцами, прошёлся вдоль цепочки следов, прикидывал длину шага зверей. Возвратившись в сендер, заговорил с Угольком. Болтали они на не понятном харьковчанам наречии, спорили, старик напирал, молодой дикарь вертел головой, тряс косичками — возражал, значит.
Аршак объяснил:
— Плохо, людоеды рядом.
— Те, что с бандитами, что ли? — нахмурился Самоха. — Они вроде как заодно были.
— Нет, другое племя. Отпечатков колёс не видать. Всё равно плохо, слишком мало нас, могут посчитать добычей.
— Дядька Аршак, — окликнула Йоля, — а они правда людоеды?
— Не боись, красавица, тебя не сразу съедят, — буркнул старик. — Напоследок оставят, так гадается мне. А так, вообще, человечиной эти черномазые не брезгуют. В пустыне иначе нельзя, еда — она и есть еда. Мало еды в пустыне. Попадётся человек, сожрут и не поморщатся.
Уголёк глянул на девчонку, улыбнулся, показывая ослепительно-белые зубы, и провёл указательным пальцем поперёк горла. Говорить на понятном языке, он, может, и не умел, зато понимал спутников неплохо. Йоля хмыкнула и отвернулась. Ей хотелось плюнуть в сторону противного мальчишки, но во рту пересохло.
— Ехай медленно, — велел Аршак. — Следы смотреть буду. Место для ночёвки смотреть тоже буду. Скоро встанем.
Высматривал место проводник довольно долго, сендеры катили по пустыне, которая медленно из серой превращалась в красную, разбухшее солнце неторопливо клонилось к закату… Наконец Аршак дал знак остановиться. Тяжело выбрался на песок, постоял, принюхиваясь. Когда заглушили моторы, стало совсем тихо, только шуршала просторная накидка проводника, да тихонько подвывал ветерок. Аршак махнул рукой, сидите, мол, и стал, помахивая тесаком, обходить площадку, которую наметил для стоянки. Шагал он медленно, иногда нагибался, всматривался в песок. Потом шёл дальше. В одном месте остановился и ткнул тесаком, провернул лезвие, выдернул из грунта какой-то тёмный ком. Осторожно стащил с тесака добычу, помял твёрдыми чёрными пальцами, поморщился. Отшвырнул. Потом обернулся к харьковчанам:
— Выходите. Не самое лучшее место, но сойдёт.
Сендеры и мотоциклетку поставили кругом, верней, треугольником, на тесном пятачке внутри расстелили брезент, оставив в центре место для костра — так сказал сделать Аршак. Они с Угольком стали бродить вокруг лагеря, подбирали окаменевшие побеги пустынного коралла, сгребали хрупкие иссохшие стебли, оставшиеся после сезона дождей, тёмные твёрдые комочки округлой формы. Собранное вывалили в центре лагеря на песок, Аршак полил тягучей жижей из превращённой в флягу высушенной арбузной кожуры. Пояснил:
