которые, видимо, служили дневным укрытием от жары, виднелась колючая изгородь. Туда, похоже, манисов на ночь загоняют.
Разглядел он и харьковчан — Самоха и ещё один каратель, кажется, стрелок с мотоциклетки. Оба были живы, шевелились. Их связали и бросили подле гигантского черепа. Вокруг горели костры, образуя кольцо, десятка три дикарей, мужчин и женщин, шагали вдоль этого кольца, снаружи от огней. Они подвывали и низко склонялись при каждом шаге, сильно сгибая колени. Трое лупили в небольшие барабанчики. Было в этом движении что-то гипнотическое, Мажуга помотал головой. Даже в глазах зарябило, завораживает танец. Может, они и сами уже того — окосели от песни и пляски? Вроде бы, несёт от костров дурман-травой. Откуда у этих пустынников дурман? Может, у карателей в поклаже нашли? Каратели частенько этим делом баловались.
Вот ритм дроби сменился, стал жёстче, дикари обернулись лицом к центру круга. Рядом с черепом возник Уголёк. Его было не узнать — на плечах полосатая шкура, широкий пояс, с подвешенными детскими черепами, на шее ожерелье из клыков. В косички вплетены кожаные ленты, на которых тоже болтаются какие-то острые штуки, то ли клыки, то ли когти. На голове — что-то вроде короны из связанных концами костей, кости сходятся к вершине, украшенной небольшим черепом. Выступал парень важно, с каждым шагом ударял в песок копьём. За ним следовали двое стариков с седыми космами, перетянутыми кожаными шнурками, эта парочка тоже украсила себя когтями и зубами. Все трое были разрисованы свежей кровью, влажные узоры светились в огне костров.
Дикари дружно повалились на колени, барабаны смолкли. Двое стариков, явившихся с мальцом, подскочили к карателю, схватили его, подняли, опрокинули спиной на череп, парень заорал, вращая глазами. Мажуга вытянул кольт и приготовился. Вот сейчас… Но он не успел вмешаться. Племя в один голос завыло:
— Улла-Халгу! Улла-Халгу!
Уголёк, который, видимо, и звался по-настоящему Улла-Халгу, подскочил к карателю и вонзил в грудь ему копьё. Оружейник захрипел, выгнулся, на губах возникли кровавые пузыри, лопнули, красная струйка хлынула по подбородку вниз… Каратель уронил голову и поник.
— Улла-Халгу! — взвыли дикари.
Сейчас они пожирали глазами сцену убийства, а в сторону Мажуги никто не глядел, и он бросился к кострам. Тем временем старики отволокли заколотого карателя в сторону и схватили Самоху. Игнаш, подбегая, увидел, что толстяка сильно избили, кровь из рассечённого лба заливала глаза, Самоха почти ничего не видел, но понял, что сейчас произойдёт, и задёргался в путах. Ему удалось освободить ноги, и он пнул одного из стариков в живот, дикарь сложился пополам и отлетел, племя завыло. Второй старик с Угольком поволокли пленника к черепу, Самоха упирался, пытался ударить то плечом, то ногой, из круга выскочили двое мужчин и поспешили на помощь палачам.
Мажуга уже подбегал к кругу костров, одуревшие от дурман-травы и крови дикари не оборачивались, они не сводили глаз с окровавленного копья Улла-Халгу, ждали нового удара, но Самоху никак не удавалось повалить… Двое помощников ухватили управленца, придавили к лобным костям гигантского черепа. Теперь Уголёк отпустил жертву и отступил на шаг, занося оружие. Игнаш вскинул кольт и на бегу дважды выстрелил. Оба дикаря, державших оружейника, рухнули, обливаясь кровью, Самоха вырвался и, согнувшись, бросился на Уголька, врезал головой мальцу в живот, тот уже не смог сдержать удар — копьё врезалось в широкую белую кость. Уголёк повалился на спину, корона слетела с головы и покатилась по песку. Самоха рухнул сверху и ударил дикаря лбом в лицо. Подскочил старый шаман и с размаху огрел оружейника здоровенной костью, Самоха зарычал и скатился с Уголька.
Ржавый прорвался сквозь круг людоедов, на ходу ударив рукоятью кольта висок того, что подвернулся под руку, теперь его заметили. Несколько тощих чёрных фигур бросились за ним, Игнаш отмахнулся, свалив сразу двоих. Подскочил к Самохе, ухватил за воротник и резким рывком поставил на ноги. Другой рукой вскинул кольт и выстрелил дважды — из несущейся на него толпы дикарей вывалились двое, ещё несколько замешкались, на них брызнула кровь. Один вырвался вперёд, Мажуга свалил его прямым ударом в челюсть, другой вцепился в связанного оружейника и повалил. Игнаш отшвырнул его ногой, Самоха завозился в песке, но встать ему никак не удавалось.
Дикари медленно сходились со всех сторон, тянули руки, выли. Мажуга повёл кольтом по кругу, вдоль перекошенных морд, это дикарей не напугало, они надвигались и выли так, что заглушали звук мотора сендера. Йоля влетела в круг, разметав по пути костёр, бампером сшибла двух дикарей, затормозила возле Мажуги и, вскинув «беретту», стала палить. На расстоянии в десяток шагов она не мазала, дикари бросились в стороны, Ржавый выпустил две последние пули из кольта и снова зацепил Самоху за воротник. Тот барахтался, скреб ногами… а дикари, и раненые, и невредимые, бежали врассыпную.
Игнаш поднял вконец обеспамятевшего Самоху и поволок к сендеру, рванул дверцу. Дикари сновали вокруг, на границе освещённого круга, не решаясь приблизиться. Из темноты вылетело копьё, ударило Мажугу в спину, он пошатнулся, наконечник попал в панцирную пластину и застрял. Йоля дважды выстрелила, из ночи, разорванной сполохами костров, отозвался пронзительный вой.
Игнаш впихнул управленца на заднее сиденье, и Йоля проворно переползла с водительского места, Ржавый прыгнул за руль. В песок, там, где он только что стоял, вонзилось копьё, другое проскрежетало по дверце сендера. На громадном черепе появился Уголёк, с трудом поднял длинное ружьё Аршака. Его роскошный наряд был изодран, лицо разбито в кровь. Ноги дикаря дрожали, и ствол ходил ходуном. Мажуга врубил газ, Уголёк выстрелил. Сендер рванул с места, процарапал бортом по кости, Уголёк, опрокинутый отдачей, свалился с черепа, Самоха, рядом с которым ударила пуля, вскрикнул. Сендер проломился сквозь навес из шкур, вспыхнули фары, лучи света прыгали и вырывали из ночи то груды песка, то убегающего дикаря, то пронзительно шипящего маниса. Ящеры, напуганные стрельбой и светом, проломили загородку и метались по стойбищу, увеличивая общую неразбериху.
— Пистолет! — крикнул Мажуга. — Йоля! Заряди! Пистолет!
Она, сопя, склонилась на сиденье, сендер трясло, патроны никак не входили на место… Беглецы уже покинули окрестности стойбища, теперь летели по пустыне, взлетали на барханы, тогда в фары летели тучи пыли, потом скатывались вниз, сендер буксовал, обрушивая со склона пласты песка… Самоха возился на заднем сиденье, он всё никак не мог освободить руки, но не решался позвать Мажугу и попросить, чтобы его развязали. Толстяку хотелось, что его умчали подальше от стойбища.
Игнаш сбавил скорость, сендер покатил осторожнее, теперь они не мчались напролом, а объезжали препятствия. Самоха сел ровнее и оглянулся. Пустыня, серебристая в лунном свете, шевелилась — на барханах возникали и пропадали дёргающиеся силуэты.
— Погоня! — крикнул управленец. — На ящерах скачут!
Мажуга оглянулся, тоже заметил движение позади.
— Ах ты ж, некрозное семя…
Йоля вогнала магазин в гнездо и взобралась на сиденье, обернувшись назад.
— Дядька Самоха, ляг, что ли, — деловито потребовала она. — Мешаешь!
Оружейник рухнул и вжался в пыльную обивку. Наездники мчались за удаляющимся светом фар и никак не отставали, но и сближаться, вроде, не спешили. Скорей всего, они просто не хотели терять сендер из виду и выжидали подходящий момент.
— Нож дайте, что ли, — попросил Самоха, снова усаживаясь на сиденье…
Прямо по ходу песок раздался, стал осыпаться куда-то вниз, перед капотом взметнулось толстое щупальце, будто из земли выросшее. Оружейник охнул и снова сполз вниз. Сендер тряхнуло. Йоля, глядящая назад, увидела, как позади почва идёт трещинами, пыль и песок ссыпаются в них, а из-под земли одно за другим высовываются щупальца, машут в воздухе. Позади раздались крики, дикари, завидев опасность, осаживали манисов и разворачивались.
— Сейчас, — прохрипел Мажуга, — оторвёмся…
И втопил педаль газа.
Когда подземное чудище и погоня остались далеко позади, Ржавый сбавил скорость. За багажником клубилась пыль, серебристая в лунном свете, сендер катил, не спеша… потом встал.
— Развязывайте, что ли, — подал голос с заднего сидения Самоха.
Йоля открыла дверцу, чтобы перейти назад и освободить оружейника. Мажуга придержал её за
