предложил Толику и закурил сам. — Нам сейчас удача крепко нужна… Бандит выпустил густую струю дыма. — Постарайся, Толяныч. Этот заказ, который сейчас исполняем, с очень большого верха, авторитетные люди в доле. Проявишь себя сегодня — и враз поднимешься. Я о тебе словечко замолвлю, не сомневайся. Мне верные люди нужны, а ты как раз такой. Ну? Ты мне поможешь, я тебе.
— Да я-то… я конечно! Мысли Толика приняли другой оборот — вон как Чардаш заговорил! А что? Почему бы удачливому Скрипачу не стать бугром, когда Торец отвалит за Периметр? Очень даже можно стать! Чардаш за него слово скажет, Чардашу тоже нужно, чтоб верный человек в Зоне бригаду водил, тогда будет кому важную работу дать, если что.
Чардаш улыбнулся, похлопал парня по плечу, поднялся и отошел в сторонку, туда, где Серж колдовал над ПДА.
— Иллюзии, — заметил Будда деланно равнодушным голосом. — Мара, господин иллюзий, умеет заставить человека поверить в миражи. А знаешь почему? Потому что мы сами хотим верить. Мара — всегда зеркало, в которое мы глядим. Обман — всегда отражение наших желаний. Сумеешь обуздать свои желания — и тебя никто не обманет.
И тут Толика будто по башке треснули — вот ведь, кровосос тебя ешь! А он-то растаял от слов Чардаша! Слюни пустил, бригадир Скрипач, тьфу! Как лох последний дал себя развести. Ведь Чардаш его, как щенка… как сопляка последнего!.. Как дурака — лишь бы старался, под пули лез! И неожиданно Толик почувствовал, что благодарен Будде, рядом с которым можно научиться думать. Думать! Он сердито вдавил недокуренную сигарету в камень, потушил, сплюнул и тихо сказал:
— Ты, Будда, не забудь, что обещал. Как рвать соберешься, дай знать.
Тварь изучила следы и проанализировала ситуацию. Стая коричневых псов встретила рыжих беглецов, разорвала тех, кто оказался недостаточно проворен и дал себя догнать. Но на поляну, служившую местом дневной лежки, коричневые не вернулись. Тварь осторожно прошла до места схватки, потом — дальше. Следов здесь было много, они уводили к холмам. Тварь двинулась за стаей. Коричневые вели себя странно, и вскоре Тварь поняла: свора выслеживает новую добычу.
Вечерело, теперь Курбан с Эфиопом брели в поисках безопасного местечка, где можно остановиться на ночлег; свора коричневых псов следовала за ними на порядочном расстоянии, а Тварь преследовала стаю, также выдерживая дистанцию. Она уже знала, что со стаей идет необычный зверь. Запах этого зверя не был знаком ни молодой собаке, ни крысенышу, чьей памятью обладала теперь Тварь. И этот незнакомый зверь ее очень интересовал. Было в нем нечто привлекательное, нечто, способное помочь выполнению программы.
Тварь трусила по лесу, который сумерки окрасили в темно-синий цвет. Она не могла этого знать — крысиный глаз почти не различает цветов. Но Тварь полагалась на великолепное обоняние, она распутывала цепочки запахов, определяла расположение и перемещения взрослых загонщиков из коричневой своры, и ей казалось странным, что собаки действуют не характерным образом. Мозг молодого рыжего пса хранил память об охотничьих приемах его стаи — здесь было нечто иное. Неожиданно Тварь ощутила ментальное прикосновение, некто дотронулся до ее разума — легонько, едва заметно. Тварь замерла, это было интересно… и опасно. Она тщательно прислушалась к собственным ощущениям, но контакт не повторялся. Вожак обнаружил, что его стаю преследует одинокий пес, и предположил — если выражаться в привычных человеку понятиях, — что это один из рыжих. Ничего любопытного, после того как закончится большая охота, этого пса можно будет убить либо включить в состав своры. И вожак сосредоточился на главной цели. Курбан с Эфиопом отыскали полянку, которая показалась сталкерам пригодной, чтобы развести костер. Поблизости никого не было, сигналы на ПДА не возникали, и Курбан велел «отмычке» собрать хворост, а сам занялся ужином — вскрыл консервные банки, достал пачку галет. Если бы их преследовала обычная стая, псы давно дали бы о себе знать, но вожак запретил коричневым показываться добыче на глаза. Сталкеры развели огонь, голодный Эфиоп, не дожидаясь, пока нагреется тушенка, уже грыз галету… и тут на поляне, в стороне от освещенного костром круга, бесшумно, как призрак, возник светлый силуэт. Курбан вскочил, вскинул «калаш» и прошил мутанта короткой очередью. Расстояние было невелико — метров десять, промазать невозможно, но серебристый зверь медленно, будто пули не повредили, развернулся и длинным прыжком исчез в кустах. Движение вышло легким и быстрым, на кустах, где скрылся зверь, даже ветки не дрогнули.
Курбан, не меняя позы, повел стволом автомата… и зверь снова возник на том же месте, где и в первый раз. Точно так же вылупился из темноты и замер. Эфиоп, не понимая, отчего приятель медлит, выстрелил из дробовика. Все повторилось снова-призрачный зверь длинным прыжком канул во мрак. — Не стреляй! — рявкнул Курбан. — Вот влипли, Зона его дери!
— Чего? Чего не стрелять? — растерялся Эфиоп. — He стреляй, не трать патронов! — Курбан, пригнувшись, вглядывался в темноту; автомат в его руках слегка подрагивал.
— Но он был рядом… Я его… — Эфиоп огляделся и переломил дробовик, чтобы зарядить.
— Что? Что ты его? В упор стрелял — и что? Дурак, это был призрак, иллюзия.
— Как это? — Парень щелкнул оружием, взвел курок. Но Курбан уже не слушал, он бормотал себе под нос:
— Вот влипли так влипли… Это ж надо было так попасть, и никого рядом, никого! Чернобыльский пес… Вот влипли…
Глава 12
Слепой прикинул, что не успеет до наступления темноты к лагерю на кладбище техники, значит, придется поискать другой ночлег. Сейчас он находился неподалеку от форпоста «Долга», там можно провести ночь. Еще несколько месяцев назад ему бы и в голову не пришло связываться с этой группировкой. На то были две причины. Во-первых, Слепой испытывал некоторое предубеждение против строгих долговских порядков — он привык считать себя вольным человеком, то есть довольно безалаберным и не любителем дисциплины. Во-вторых, «долговцы» за право прохода по их территории взимали плату — это Слепому очень не нравилось. Однако недавние события изменили его отношение к группировке, он познакомился с несколькими «долговцами», оказалось, что они нормальные парни… Что же касается платы, то денег у Слепого пока что оставалось достаточно, чтобы не мелочиться. Пусть Гоша Карый финансирует группировку «Долг»! Приняв решение, сталкер направился к блок-посту. Пока добрался, уже порядком стемнело, и в сумерках издалека были видны фонари на шлемах. Черные бронированные комбинезоны «долговцев» оставались почти неразличимы на темном фоне; казалось, что яркие огоньки плывут над бруствером из бетонных блоков сами по себе, подвешенные в сыром густом воздухе. Здесь следовало передвигаться очень аккуратно, и Слепой замедлил шаг. Он выбрался на грунтовую дорогу, которая вела к проему в бруствере долговского блок-поста, и не спеша побрел навстречу лучам света — «долговцы» уставились на одинокого путника, фонарики развернулись к пришельцу. Сталкер шел, держа руки на виду, таков порядок. Его разглядывали, а сам он не мог видеть лиц часовых — свет фонариков мешал.
— Хромой, ты, что ли? — окликнул знакомый голос. Хромым сталкеру пришлось назваться, когда он скрывался от агентов «Монолита», под этой кличкой его и знали в «Долге».
— Я! Камыш?
— Точно! Вали к нам.
Слепой прикрыл глаза ладонью, чтобы не слепило, и теперь тоже разглядел Федора Камышова, с которым познакомился, когда распутывал историю с нападением «монолитовцев» на блок-пост «Долга».
— Какими судьбами? — спросил Камыш, обменявшись с гостем рукопожатием. — Я слыхал, ты в завязке. Врали, значит, люди?
— Я очень популярная персона, все знают, где я и чем занинимаюсь, — ухмыльнулся Слепой. — Скоро обо мне будут анекдоты рассказывать. Только я теперь не Хромой, а Слепой. Ногу вылечил, так что… А завязать — да, было дело, собирался завязать, но ты же знаешь, как это бывает: ну еще разок, ну
