Эфиоп торопливо перезарядил обрез. Его дробь разворотила псу лапы, мутант не мог встать, но и не умирал. Он бился, истекал кровью, и запах добычи заставлял стаю беситься. Серебристый силуэт снова показался на миг и тут же пропал, потом объявился в нескольких шагах и опять исчез. Кусты заколыхались, тени замелькали быстрее. Курбан, не спуская взгляда с зарослей, подтолкнул сапогом груду хвороста. Костер вспыхнул ярче — и пламя отразилось в больших круглых глазах, силуэт крупного зверя проступил во мраке. Этот был настоящий. Но Курбан не успел прицелиться — чернобылец отпрянул и растаял в ночи, зато в кустах показались острые морды. Клыки в свете костра казались алыми, будто уже окрасились кровью. Псы мелькали в листве, подбирались все ближе. Вожак едва сдерживал стаю, готовую напасть на чужаков. Курбан шумно выдохнул, дал короткую очередь, кусты отозвались воем, тени замелькали живее. Ствол «калаша» ходил из стороны в сторону.
Сталкеры понимали, что, если псы нападут, отбиться будет очень трудно. Двустволку Эфиоп перезарядить не успеет. Два заряда дроби, а потом надежда на один автомат… Рычание сделалось громче, тень за кустами сгустилась — псы вот-вот должны были броситься в атаку. Где-то в отдалении прозвучал одинокий вой: «О-хо-хо…» Голос был высокий, тонкий, так воют щенки. На зов отозвался другой, третий… Потом кусты задрожали, тени под ними сделались тоньше и прозрачнее псы отступили. Курбан покосился на Эфиопа.
— Что это они? — спросил тот, тяжело переводя дух. Курбан сам не понимал, почему свора отступила.
— Что-то случилось, щенки подали голос… Не знаю, что там, но нужно бежать. Хватай рюкзак, потом прикроешь меня.
Сперва Эфиоп забросил за плечи поклажу, потом встал перед зарослями с оружием наготове, пока Курбан хватал свои пожитки.
— Костер? — коротко спросил блондин.
— Пусть горит, вчера был дождь, все мокрое. Лес не загорится… Ну давай, давай! Последние слова Курбан бросил уже на бегу.
Эфиоп задержался, чтобы отшвырнуть сапогом груду хвороста от костра, и припустил следом. Стая ушла в южном направлении, оттуда доносились завывания, иногда низкий рык и, кажется, звуки грызни. Курбан уводил спутника на север, подальше от псов. Убежать они бы не смогли, пустись стая в погоню, но слепым собакам почему-то стало не до них.
— Кто-то, — выдохнул на бегу Эфиоп, — напал… сзади… а?
— Ага… — выдавил из себя Курбан. Хотя рюкзак, который тащил «отмычка», был тяжелее раза в полтора, старший сталкер выдохся намного раньше. Однако продолжал отчаянный бег из последних сил.
Ночью лес выглядит совсем иначе, даже этот молодой лесок, по которому бежали Курбан с Эфиопом, казался зловещим, игра теней под деревьями и переливы серебристого лунного света на полянах странно изменяли ландшафт. Когда ветер шевелил кроны невысоких дубов и кленов, темнота перемещалась, редколесье наполнялось шорохом и скрипом… Лес не молчал, но завывания мутантов остались позади. Слепые псы охали и скулили совсем далеко, эти звуки медленно гасли, стихали… Иногда подавали голос ПДА, и сталкеры замедляли бег, выискивая невидимые в темноте аномалии… Наконец Курбан почувствовал, что больше не может и бежать.
— Кажется… оторвались… — выдохнул он и опустился в серебристую под лунным светом траву.
Неизвестный зверь, вожак стаи, заставил Тварь насторожиться. Она ошутила его волю, его прикосновение к собстенному сознанию. Это было опасно. Поэтому Тварь решила воспользоваться моментом. Стая охотилась, Тварь подкралась с тыла. Как обычно, пока взрослые бойцы кружили около добычи, самки с детенышами держались в стороне. На них и напала Тварь. Вожак, конечно, должен был позаботиться о безопасности щенков, однако чернобыльский пес не слишком обеспокоился присутствием одинокого чужака и сосредоточился на опасной охоте. Будь на месте Твари обычный зверь, даже очень сильный и ловкий, самки сумели бы дать ему отпор. Но этого противника им было не одолеть. Тварь атаковала молниеносно. Жертва ее атаки еще валилась в траву с разорванным горлом, а Тварь уже зависала в прыжке, направленном на новую цель. Слепые суки скулили, метались, но не поспевали за быстрыми движениями Твари. Потом пришла очередь щенков, с этими Тварь расправлялась еще быстрее. Вой умирающих щенков заставил чернобыльца увести стаю от костра — спасение самок и молодняка было важнее охоты.
Тварь ждала посреди поляны. Ночью кровь кажется серебристой, пока не свернется, — и чернобылец увидел чужака, застывшего среди серебристых луж и пушистых холмиков-мертвых щенков. Следом за вожаком на поляну выступили слепые псы, они поднимали острые морды, тревожно втягивая запах крови и смерти. Чернобыльцу стало тяжело удерживать стаю в повиновении — мутанты бесились от желания убивать и от голода. Эти твари всегда голодны, а поляна была завалена пищей. Мертвые соплеменники были для слепых псов такой же едой, как и любая добыча. Тварь собак не слишком пугала — в ее запахе им чудились знакомые оттенки, хотя и мешались с неизвестными, но этот зверь был один против стаи, и стая была готова напасть. Вожак оценивал противника совсем иначе, потому что был зрячим и отлично видел в темноте. Он не только ощущал непривычный запах, но и различал приземистого, плотно сбитого зверя, плавно переступающего мускулистыми лапами. Тварь припадала к земле и кралась к центру полукруга, образованного стаей. Она не боялась, и вожак решил включить этого пса в свору. Чернобылец был опытным старым зверем, он отлично умел контролировать слепых псов и не сомневался, что сумеет справиться еще с одним. Куда труднее оказалось сдержать стаю, готовую броситься на чужака. Поэтому сперва чернобылец сосредоточился на слепых псах. Те, пусть и неохотно, подчинились. Полукруг распался, псы, подвывая и изредка рыча, попятились — им страшно не хотелось отказываться от драки, тем более что они не сомневались в исходе, их-то много против одного пришельца! Но воля вожака была сильнее; подчиняясь его приказу, псы отступали, поджимали куцые хвосты и скалили клыки.
Тем временем Тварь, стелясь по серебристой траве, приблизилась к чернобыльцу. Она оглядела вожака снизу вверх, и ее взгляд сфокусировался на горле. Она не спускала крысиных глаз с точки на мощной шее чернобыльца — той самой точке, куда нужно вонзить клыки. Ноздри собачьего носа Твари шевелились, втягивая запахи, исходящие от вожака. Не делая резких движений, она приближалась на расстояние прыжка — того самого, последнего прыжка. По мере того как расстояние между ними сокращалось, чернобылец опускал голову. Он был куда крупнее и тоже знал, как следует провести этот бой. Вот Тварь подобралась совсем близко и прижалась к земле — так, чтобы заветную точку на горле противника не прикрывала поросшая серебристым мехом челюсть. И тут вожак нанес удар. Разом, всей мощью — он выпустил сознания слепых псов и сосредоточил свою волю, весь заряд психической энергии на чужаке. Он спешил, чтобы завладеть Тварью прежде, чем растерявшиеся псы придут в себя. Чернобылец ощерил клыки и зарычал, отвлекая Тварь от настоящей, невидимой атаки, мысленно потянулся к ней, ошупал бесплотными лапами мозг, облизал призрачным языком и установил связь. Эта связь имела четкую организацию. В одну сторону по незримому каналу будут струиться приказы, в другую — сигналы о замеченной добыче либо опасности. Ну вот и все, как обычно прошло легко. Очень легко. Чернобылец не успел сообразить, что собачий мозг, которым он овладел, не располагает телом, — он спешил восстановить управление слепыми псами. Те уже начали осознавать себя свободными от контроля, и вожаку нужно было поторопиться.
Тварь перекрыла нервные каналы, связывающие собачий мозг с ее телом. Немыслимое дело для любого иного существа — но не для Твари. Теперь она снова была крысой. Тугие, будто стальные пружины, мышцы задних лап распрямились, Тварь совершила молниеносный, точно выверенный прыжок — и собачьи клыки, управляемые мозгом крысенка, вонзились в горло чернобыльца, в ту самую заветную точку. с которой Тварь не спускала глаз. Слепые собаки так не сражаются, это была атака крысы. Мощные челюсти, на которых Тварь нарастила дополнительные мышцы, легко прокусили шкуру на горле мутанта, хлынула кровь… Слепые псы, связь с которыми чернобылец едва успел восстановить, получили последний — очень четкий и ослепительно яркий — сигнал: боль, и ужас, и страх неминуемой гибели. Агония умирающего вожака ретранслировалась по невидимым каналам всей своре. Слепые дружно завыли, попятились, потом побежали прочь. Их гнал невыносимый страх — скорей, скорей, подальше отсюда, от муки, от боли, от тоски и смерти… Куда угодно! Два перепуганных пса угодили в «воронью карусель», взвыли — их вой ударил по
