Народный депутат

Спириница. Опять ты! Ох, люди добрые, он меня в гроб вгонит, слова не дает сказать. Я же не говорю, что я…

Спира. Как же не говоришь, когда ты уже сказала.

Спириница. Я не сказала, я только хотела сказать, что пошли мы…

Спира. Вот-вот, именно так ты и сказала…

Спириница. Да дай ты мне, ради бога, сказать, не затыкай ты мне рта, пока я еще жива!

Еврем. О господи боже! До каких пор вы будете ругаться? Разве ты еще не голосовал?

Спира. Нет еще! У меня еще есть время.

Еврем. Да нет, скоро уж поздно будет. Еще чуть-чуть, а там и ворота закроют.

Спира. Сейчас пойду проголосую. Вот только с Павкой поздороваюсь. (Жене.) Говорил я тебе, что нужно поторапливаться. (Идет в комнату Павки.)

Спириница (идя следом за ним.) Ты мне говорил? Да я сама тебе с самого утра все уши прожужжала…

Спира. Я тебе сказал: «Идем быстрее!» А ты?

Спириница. Ну вот, теперь окажется, что я еще и виновата… (Последние слова произносит уже за кулисами.)

III

Еврем, Срета.

Срета (входит в комнату Еврема). Сто сорок и два!

Еврем. Так ведь я только что заплатил сто двадцать динаров.

Срета. Какие сто двадцать?

Еврем. Сто двадцать динаров по счету – за все, что выпили избиратели.

Срета. А я не о динарах говорю, я говорю, что за тебя уже подано сто сорок два голоса.

Еврем. Как? Уже столько? И еще будет, да?

Срета. Весь город за тебя проголосовал бы. брат, если бы не этот скандал.

Еврем. Какой скандал?

Срета. Да твоя речь перед депутацией. Теперь у них это главный козырь в агитации. И что тебе, брат, вздумалось так ставить вещь на свое место?

Еврем. А при чем тут я?… Я же тебе сказал… это не моя, а его речь.

Первый гражданин входит к Ивковичу и передает ему записку.

Ивкович читает записку, что-то объясняет гражданину, берет шляпу и вместе с гражданином уходит.

Срета. А как же она попала к тебе?

Еврем. Да понимаешь, все перемешалось; сам знаешь, как бывает в одной семье. Все перемешивается.

Срета. Оно конечно, брат Еврем, после свадьбы, пожалуй, можно перемешать, но зачем же до свадьбы? А потом – перемешалось, перемешалось. Ладно, допустим, что так, но ведь ты видел, что там против правительства говорится, почему же ты не остановился?

Еврем. Как тебе сказать… Знаешь, когда ругаешь правительство, оно как-то здорово получается. От самого сердца идет. Поэтому, наверное, и речи против правительства всегда красивее получаются. Всегда лучше говорят те, кто ругает правительство. А попробуй-ка ты защищать правительство. Знаешь, как трудно красиво сказать? А тут я как начал говорить, меня словно какая-то волна подхватила… Вот так… А тут еще граждане начали кричать: «Правильно!» Это меня еще больше захватило.

Срета. С самого утра на все стены плакаты лепим, чтобы хоть как-нибудь замазать это дело. На вот, почитай! (Сам читает.) «Подлая ложь, будто бы наш кандидат хозяин Еврем Прокич говорил против правительства, лишний раз свидетельствует, что бесстыдство оппозиционной печати перешло все границы. Наш кандидат хозяин Еврем Прокич по-прежнему твердо и непоколебимо стоит на позиции защиты правительства. На этой же позиции стоит и весь наш народ. Сегодняшние выборы покажут, что никакая клевета не поможет там, где проснулось народное сознание».

Еврем. Это ты здорово написал.

Срета. А это? (Достает другой плакат.)

Еврем. Что еще?

Срета. Видишь подпись: «Мирабо». Ты знаешь, кто такой Мирабо? Мирабо – это я. А вот телеграмма, которую я написал для белградских газет. Надо же тебя и там обелить. Возьми пошли на телеграф. (Отдает Еврему бумагу.) Мы, брат, должны теперь каждую вещь поставить на свое место. И мы поставим. Только ты теперь смотри, не подведи нас еще раз! Как только у тебя на языке появится слово «правительство», ты сразу же язык за зубы!

IV

Младен, те же.

Mладен (влетает, запыхавшийся, еле переводя дыхание, орет). Хозяин!

Еврем (вздрагивает, выпускает из рук телеграмму, тоже кричит). Что? Что такое?

Mладен. Бежал, будто на крыльях летел.