Народный депутат

Даница входит.

Ты опять? Я же тебе тысячу раз говорила, чтоб ты не смела туда ходить…

Даница. Боже мой, мама!..

Павка. Вот тебе и «боже мой, мама!..» Я не хочу, чтоб ты туда ходила! Нечего тебе там делать! Вот так.

Даница. Мне показалось, что упал горшок…

Павка. «Упал горшок», хм! А больше тебе ничего не показалось! Почему это мне не показалось, что упал горшок?

Даница (про себя). Но ведь…

Павка. Что ты сказала?

Даница. Ничего!..

Павка. Слушай, ты! Моя мать за собой хвост не таскала, я тоже; и я не допущу, чтоб ты его таскала! Не допущу, понимаешь?!

Даница. Боже мой, мама, какой хвост?

Павка. Сама знаешь какой. Вот как начнут про тебя люди говорить…

Даница. Ну, люди!..

Павка. Конечно, люди!

Даница. А Мица Античева? Разве у нее не было длинного хвоста? Ну и что? Вышла же замуж!

Павка. А я не хочу отдавать тебя с хвостом, понимаешь? Больше ты никого не могла назвать, кроме Мицы Античевой?… Почему ты не вспомнишь Росу Яничеву? Какая была чудесная девушка, а что вышло? Начали люди о ней всякое болтать, и а-у, а-у, а-у, а-у… так по сей день все еще сидит да дни считает…

Даница. Считает дни потому, что нечего больше считать: денег-то нет… а были бы деньги…

Павка. А хоть бы они и были? Бог мой, когда люди начнут склонять…

Даница. А за что им меня склонят?

Павка. А вот за то, что тебе каждую минуту кажется, будто упал горшок… а он ведь молодой человек!

Даница. Знаю, но это совсем другое дело!

Павка. Ничего не другое, то самое. Ведь он еще до сих пор ничего определенного не сказал. Просто так всё: раза два-три забегала его тетка, поговорила о том, о сем, расспрашивала, сколько у тебя платьев и… вот и все. Одни разговоры – и больше ничего. Отцу я даже и не говорила, с какой стати я буду ему говорить пустые слова.

Даница. Это не пустые слова.

Павка. А что же!

Даница. Я знаю, что не пустые.

Павка. Ты знаешь; может быть, он тебе сказал? Господи, сама я виновата! Некого винить, сама виновата…

Даница. В чем же ты виновата?

Павка. В том, что не то затеяла. Все хочу сэкономить. Все говорила: «Сдай, Еврем, две комнаты; много нам пять комнат, зачем нам пять комнат». А вот тебе и на, вселился к тебе в дом молодой человек, а в доме у тебя дочь, девушка, вот и ломай теперь голову!

Даница. Все равно, не он, так другой вселился бы.

Павка. Вселился бы, конечно, но ведь могла бы и семья какая-нибудь вселиться… Да… Так слышишь? Пусть хоть все горшки попадают, но ты туда больше ходить не смей! Не знаю, и зачем это у меня горшки в коридоре стоят? Сегодня же Младен отнесет их на кухню.

Даница. Хм, горшки с цветами на кухню! Кто-то стучит. Войдите, пожалуйста!

II

Сима Сокич, те же.

Сима (е дверях). Добрый день!

Павка. Добрый день!

Сима. Хозяин дома?

Даница. Нет.

Сима. Видишь, я хотел… а ты его жена?

Павка. Да!

Сима. Видишь ли, я хотел его попросить кое о чем. Знаешь, если можно, госпожа, прошу тебя, замолви ты за меня словечко, скажи ему, христом богом его прошу, пусть он меня не преследует! И было бы за что, а то ведь не за что! Скажи, приходил, мол, Сима Сокич, тот, которого ты преследуешь из-за его жены…

Павка (растерянно). Из-за жены?… (Крестится.) Да что ты говоришь, побойся бога, неужто мой муж преследует тебя из-за жены?

Сима. Скажи ему, человек не виноват. Разок-другой побил свою жену, – вот и все. А кому ж ее бить, как