коня и твердой поступью, но с искаженным от боли лицом приблизился к генералу. Отдавая правой рукой честь, Сорви-голова левой протянул ему обагренный кровью конверт и, не успев ничего сказать, даже не вскрикнув, тяжело рухнул навзничь. Очевидно, это последнее усилие окончательно подорвало его силы.
— Отнесите этого храброго мальчика в больницу. — взволнованно приказал Жубер. — И пусть о нем заботятся, как обо мне самом.
Жана уложили на носилки, и дружеские руки с бесконечными предосторожностями понесли его в ближайший госпиталь.
Через полчаса Сорви-голова пришел в себя. Едва открыв глаза, он тотчас же узнал очки, добрую улыбку я воркотню своего друга, доктора Тромпа.
— Ну конечно, это я, мой дорогой Сорви-голова! Я — Тромп, по профессии целитель. «Тромп — обманите смерть», как вы однажды удачно выразились… Надеюсь провести ее и на сей раз.
— Так, значит, я серьезно ранен? И не скоро смогу снова сражаться? — встревожился Сорви- голова.
— Очень серьезно! Пробита верхушка легкого. Пуля ли-метфорд, не так ли?.. Она попала вам в спину и вышла через грудь. Как вы знаете, эта английская пуля — весьма гуманное существо. Но тем не менее, несмотря на все ее человеколюбие, я просто теряюсь в догадках, как могли вы добраться сюда? Вы молодец, мой мальчик, настоящий герой!.. Герой дня! Сейчас все в лагере только о вас и говорят. Да это и неудивительно.
— Значит, доктор, вы уверены, что я выживу?
— Вполне! Но пока вам надо молчать и отбросить от себя все тревоги. Животное существование, и ничего больше! Старайтесь даже не думать — и, увидите, все пойдет как по маслу.
— Еще одно только слово, доктор! Что с подорванным поездом?
— Поезд взят англичанами, оставшиеся в живых люди захвачены в плен.
— Бедный Фанфан! — вздохнул Сорви-голова. Доктор Тромп, с обычным своим искусством перевязав Жана, дал ему успокоительного, и наш герой заснул крепким сном.
Время бежало. Наступила ночь, потом утро, а Сорви-голова все еще крепко спал. Его разбудил шум: где-то рядом спорили.
— Убирайся вон, черномазый! — кричал на кого-то санитар.
— Не уйду!.. Мне надо с ним повидаться.
— А, не уйдешь? Так на тебе, получай!.. — и санитар замахнулся палкой.
Но тут негр заговорил довольно странным для африканца языком:
— Отстань, чертов дуралей!.. Он сразу узнает меня, если только жив…
И, не обращая внимания на санитара, негр затянул марш Молокососов.
— Фанфан! Да это же Фанфан! — радостно закричал Сорви-голова.
Санитар пытался было помешать Фанфану войти, но тот, услыхав голос друга, с ловкостью заправского Гавроша дал санитару подножку, от которой тот растянулся на полу, а сам вихрем влетел в госпитальную палатку и подскочил к койке Жана Грандье, который ждал его с распростертыми объятиями.
Перед раненым предстал какой-то черный человечек, вращавший белками глаз. От него нестерпимо несло запахом машинного масла и колесной мази.
Сорви-голова так и затрясся от неудержимого смеха. А обрадованный Фанфан воскликнул:
— Ну, если раненый хохочет, значит, наполовину уже здоров. Да, хозяин, это я! Ты жив, я свободен. Мы счастливы!. Пойду умыться. Потом обнимемся и поболтаем.
— Нет, Фанфан, нет! Постой! Расскажи только, как тебе удалось выбраться оттуда?
— Ты же сказал мне: «Выкручивайся», вот я и выкрутился… Когда уланы подошли, чтобы подцепить нас, я пробрался к углю и вывалялся в нем с головы до пяток. Потом я навел косметику превосходной черной краской из колесной мази и стал негром, настоящим негром самого чудесного черного цвета. Англичанишки приняли меня за кафра и называли «боем»[94]. А невеселое, скажу тебе, занятие — быть здесь кафром или боем. Англичане, едва увидев меня, тут же влепили несколько здоровенных пинков сапожищами по задку моей кареты, приговаривая:
«Пошел прочь, мошенник!» Я, разумеется, не заставил их повторять это напутствие и помчался в лагерь. Там меня били за черную кожу. А здесь тоже побили, да еще наврали, что ты умер. Но, как видишь, я решил сам убедиться в этом. Теперь я с тобой. Ты жив… Молчи! Тебе нельзя говорить… Я счастлив! Бегу мыться. Потом вернусь и буду по-братски за тобой ухаживать.
ГЛАВА 7 Выздоровление. — Сорви-голова хочет вернуться на фронт. — Пятнадцать дней спустя. — Битва на Спионскопе. — Луи Бота. — Наступление буров. — Страшная пальба. — Пленники. — Смерть генерала Вуда. — Горе капитана Сорви-голова. — Последняя воля. — Патрик Ленокс. — Возвращение под Кимберли
Современная «пулька», как, по свойственной ему склонности к деликатному обращению, называл ее доктор Тромп, и на этот раз оказалась гуманной.
Выздоровление Жана Грандье шло с поразительной быстротой.
Этому немало способствовали, кроме неустанного внимания доктора Тромпа и ухода преданного Фанфана, крепкий организм и неугасимая воля к жизни нашего героя.
Не обошлось, конечно, и без асептики.
— Видите ли, дорогой мой, — повторял своему пациенту доктор, — без асептики нет и не может быть настоящей хирургии. Вас здорово поддели… Случись это лет двадцать назад, вы через два-три дня умерли бы от такой раны. А теперь от этого не умирают. Я хотел бы даже заполучить вас с обоими пробитыми легкими, насквозь пробуравленной печенкой и пусть даже с дыркой в желудке.
— О, вы слишком добры ко мне, доктор! — стараясь сохранить серьезность, ответил Сорви-голова. — Благодарю вас и в следующий раз непременно постараюсь устроить так, чтобы меня привезли к вам изрешеченным, как шумовка.
— И увидите тогда, что процесс выздоровления не станет от этого ни более длительным, ни более трудным.
— Итак, доктор, до следующего раза!
Этот разговор происходил спустя восемь дней после ранения Жана.
Фанфан, отмытый добела, покидал своего друга только для того, чтобы побегать по лагерю и собрать для него свежие новости.
Под Ледисмитом продолжали драться. На фронт то и дело отправлялись партии подлечившихся раненых. С нетерпением ожидал своей очереди и Сорви-голова.
В конце второй недели он уже отлично ходил, проявлял волчий аппетит и во что бы то ни стало хотел вернуться в строй.
Однако доктор Тромп настоял, чтобы он пробыл в госпитале еще неделю. Всю эту неделю Сорви- голова сгорал от нетерпения ринуться в битву.
И битва произошла. Жестокая битва! Она прославилась благодаря бесстрашному наступлению буров и вошла в историю под названием «сражение на Спионскопе».
«Коп» — это на языке буров более или менее крутой холм, подъем на который не представляет, однако, больших трудностей. Полевые укрепления, траншеи, нагромождения скал и засеки превращали его в удобную стратегическую единицу.
Спионскоп высился над долиной Вентера, левого притока Тугелы. Со стороны английских позиций он представлял собой три вала, вернее — три контр-эскарпа[95].
Англичане сильно преувеличивали стратегическое значение Спионскопа, в то время как буры недооценивали его. Может быть, потому, что в их руках были другие высоты, господствовавшие над этим холмом.
Но, какова бы ни была причина, бюргеры плохо охраняли свои позиции на Спионскопе. Настолько
